Это был наш день. Ростовский правозащитник рассказал об августе 91-го

Ровно тридцать лет назад, 19 августа 1991 года, в Москве была совершена попытка государственного переворота, так называемый августовский путч.

Непосредственным участником тех страшных и во многом определивших дальнейшую судьбу страны событий был ростовчанин Витольд Абанькин – советский диссидент, российский правозащитник. Человек, которого своим соратником в нобелевской речи назвал академик А. Д. Сахаров. О знакомстве с Борисом Ельциным, строительстве баррикад и переходящих на сторону народа солдатах Абанькин рассказал в интервью «Аргументам и фактам на Дону».

Какой молодец этот ростовский

Ульяна Алфеева, «АиФ-Ростов»: Витольд Андреевич, вы были лично знакомы с первым Президентом РФ Борисом Ельциным. Как произошла ваша встреча?

Витольд Абанькин: В мае 1991 года я был в Москве на встрече бывших политзаключенных. Приближалась страшная, кровавая дата нашего народа – расстрел рабочих в Новочеркасске 2 июня 1962 года, и я решил попробовать встретиться с Борисом Ельциным, рассказать ему обо всём, что знал, и пригласить на первый митинг памяти. С этой идеей я и пошёл к Верховному Совету. Тогда ограждения вокруг здания не было. Я увидел возле ступеней крепких ребят в костюмах и галстуках, двое из охранников были мне знакомы. И тут из дверей вышли Ельцин с Геннадием Бурбулисом. Я подошёл к знакомым охранникам и коротко рассказал о расстреле рабочих, сказал, что мне нужно передать Борису Николаевичу приглашение на митинг памяти. Они пожали мне руку и пропустили.

– Борис Николаевич, – обратился я к нему. – Я бывший политзаключенный Витольд Андреевич Абанькин из Ростова-на-Дону, провёл 12 лет в политлагерях. 2 июня будет 29 лет со дня расстрела рабочих Новочеркасска. Мы хотим провести первый митинг памяти, и я приглашаю вас приехать к нам. Думаю, для вас это очень важно.

– Смотри, Геннадий, какой молодец этот ростовский, – обратился Борис Николаевич к Бурбулису, и протянул мне руку. – Вот так надо сейчас действовать. Ты, Гена, запиши, запомни, обязательно приеду в Новочеркасск. А какая помощь нужна от меня? – спросил он.

– Я думаю, это преступление КПСС необходимо расследовать, – ответил я.

– Правильно, это надо сделать безотлагательно. Народ наш должен знать правду.

– Борис Николаевич, у меня к вам ещё есть предложения, прошу встречи.

– Приходи в любое время в приёмную, поговорим. Скажешь, что я обещал встречу.

На этом мы и расстались. В Новочеркасск Борис Николаевич не смог приехать, но прислал своего помощника. Позже была создана комиссия по расследованию расстрела рабочих. Были найдены останки расстрелянных, прошла реабилитация осуждённых и расстрелянных. В 1994 году состоялись похороны убитых.

– Вторая ваша встреча произошла буквально накануне путча?

– Да, я приехал в Москву в июле 1991 года, чтобы заняться перезахоронением праха моего друга, поэта и диссидента Юрия Галанскова. Мы с ним познакомились в 1972 году в политлагере в Мордовии, незадолго до его смерти. Когда мы с сестрой Юры взялись за подготовку к перезахоронению, то столкнулись с большими трудностями. Я решил обратиться к Борису Николаевичу за помощью. Как он и предлагал, я пришел в Верховный Совет и сказал, что Ельцин обещал мне встречу по неотложному делу, назвал себя. Через пару минут меня позвали. Борис Николаевич выслушал меня и позвонил в Моссовет. Все документы были сделаны за пару часов.

Последняя стрелка. Как Северное кладбище Ростова стало мемориалом 1990-х Подробнее

Зевали, сидя на танках

– Известие о путче застало вас в Москве?

– Да, в столицу я приехал в середине августа, жили в гостинице «Россия» на 11-м этаже. В 5.30 утра 19 августа я проснулся оттого, что гостиница дрожала. Оделся, вышел в коридор и пошёл к окну, выходящему на Китайский проезд. Внизу шли танки. Вбежал в номер и позвонил Глебу Якунину (советский и российский религиозный, общественный и политический деятель, диссидент).

– Переворот, Витольд, – закричал он в трубку. – Иди к Моссовету, я там сейчас буду.

Я разбудил жившего в соседнем номере режиссёра Бориса Евсеева, и уже через десять минут мы вышли из гостиницы. Напротив стоял танк, и возле него ходил, зевая, лейтенант. Мы спросили у него, почему в Москве танки. Он ответил, что сам ничего не знает, что их подняли по тревоге и вот он тут стоит со своим танком. Мы двинулись к Моссовету. Там уже стояли бронетранспортёры. Особого волнения не было, люди ещё спали, а солдаты зевали, сидя на броне.

– То есть люди ничего не знали?

– Нет. Мы опрашивали редких прохожих, но люди только пожимали плечами. И тут через минут двадцать повалил народ. Всё сразу забурлило. Многие влезли на броню и принялись весело болтать с солдатами. Мы решили идти к Верховному Совету, но там вообще никого не было. Позади здания валялся распиленный ствол гнилого дерева, и я предложил строить баррикаду. И тут увидели, как к подъезду подъехала чёрная «Волга», из неё вышел Борис Ельцин. Мы помахали ему, он ответил и вошел в здание. А уже через каких-то полчаса к зданию Верховного Совета стал стекаться народ. Многие тащили стальные прутья, кроватные сетки и спинки, катили ржавые бочки, несли кирпичи и толстые ветви деревьев. Подъехала машина с блоками фундамента, и подъёмный кран стал сгружать их. Так начали строить настоящие, неприступные баррикады. Машины с плитами перекрытий и вязками прутьев и труб всё подходили и подходили. Баррикады росли на глазах. Вокруг Белого дома образовалось людское море, которое всё ширилось и ширилось, захватывая всё вокруг. Молодёжь разожгла костры, парни и девушки пели песни под гитары. Люди взяли друг друга под локти и так оцепили здание. Пройти сквозь эти человеческие кольца было невозможно.

Пригнали три троллейбуса, которые прикрыли баррикады своей массой. Привезли из какого-то ресторана огромный ящик с бутербродами, и я стал помогать раздавать их защитникам Белого дома. Потом привезли ещё большие коробки с едой, везли воду в бутылках, квас.

Приходили мужчины с замотанными в тряпки ружьями. И таких было много. Люди понимали, что в случае штурма придётся защищаться.

В людей стрелять не будем!

– Насколько я знаю, вы лично уговорили кого-то из командиров войск перейти на сторону на­рода?

– Так и было. Сначала ко мне подошли два милиционера, отец и сын. Они сказали, что начальник Тушинского райотдела запретил им идти к Белому дому и сказал, что уволит, если нарушат приказ. Но они все-таки пошли. А потом я увидел, что у здания Совета экономической взаимопомощи появились десять танков. Подошёл ближе. Из башни головного танка вылез майор. Я взобрался на броню и спросил у него, для чего их сюда прислали. Он пожал плечами.

– А если вас заставят стрелять в людей?

– Да вы что?! Я откажусь.

– За невыполнение приказа, вас расстреляют тут же или, в лучшем случае, арестуют и назначат другого, который стрелять будет. Вы это понимаете?

Он кивнул. Я предложил ему перейти на нашу сторону, на сторону народа. Напомнил о генерале Матвее Шапошникове, который в 1962 году в Новочеркасске отказался давить людей танками.

– Он спас тысячи, и вы можете спасти тысячи, переходите на нашу сторону и подумайте, что сегодня вы всего лишь майор и сегодня же можете стать генералом. Я пришёл от Бориса Ельцина, вы согласны?

Майор кивнул головой. Я спросил, как его зовут. Это был Сергей Владимирович Евдокимов. Тогда я встал во весь рост на танке и крикнул людям, что майор перешёл на нашу сторону, чтобы они вынимали прутья и трубы из траков танков. Это было сделано для того, чтобы танки не могли двинуться против народа. Что тут началось! Все стали кричать ура и благодарить майора!

Через некоторое время его пример помог перейти на народную сторону ещё одному подполковнику.

Когда я ему рассказывал о Евдокимове, к нам подбежали девушки с гвоздиками и стали раздавать их солдатам, засовывали их в дула пушек.

– И вы будете стрелять в этих девчонок и их родителей?

Подполковник сломался. Он обречённо махнул рукой и приказал «броникам» разворачиваться.

– Что вы чувствовали тогда, Витольд Андреевич?

– Невозможно описать словами. Это был наш день. День всех политзаключенных, живых и угробленных тоталитарным режимом. День всего нашего народа, измученного террористической властью. Об этом дне мечтали мы в лагерях и тюрьмах, приближали его, как могли, своими жизнями, здоровьем, строили планы, верили в возрождение России из красного, кровавого плена. И в этом море людей я впервые был счастлив и горд за наш народ, душа горела свободой и надеждой.

Следующим утром мы вновь были на баррикадах. Оказалось, что банда преданных КПСС и ГКЧП головорезов пыталась штурмовать Белый дом, но безуспешно. Убитых тогда ещё не было, только стоял один покорёженный бронетранспортёром троллейбус. Днём пошёл дождь. Кто-то привёз рулоны плёнки, и мы помогали раскатывать её над головами людей, стоящих в тройной цепи вокруг БД. Опять раздавали продукты, воду, лимонад. Появились плакаты вроде «Долой КПСС!». Уже было ясно, что ГКЧП окончательно проиграл.

А с ночи 22-го по 24 августа снимали памятники Дзержинскому, Свердлову, Калинину, Ленину, залили краской огромный памятник Карлу Марксу. 24 августа в 10 утра состоялись похороны троих погибших у Белого дома. Высокой ценой – но мы победили.