В 1942-м, будучи тяжелораненым, под Харьковом он попал в плен. Семь лагерей, в том числе и самый страшный - Бухенвальд, два побега, каторжный труд, зверские избиения, миска баланды и 350 граммов эрзац-хлеба пополам с опилками в день. Почти 1000 дней в месте, где каждый прожитый день как последний. Может быть, за эти испытания и был Морозов награждён долгой жизнью. Давыд Ермолаевич и сегодня здоров, весел и активен. В прошлом году наконец провёл в дом газ.
А его истории из лагерей - это отдельная тема.
Не посрамил фамилию
В лагере Давыд сменил фамилию. Был Морозов, стал Романенко Дмитрий. Но фальшивая фамилия не спасла, его узнали. Вольнонаёмный, бывший петлюровский офицер по фамилии Любимов, долго приглядывался к парнишке. Однажды подошёл и спросил, как его зовут.
- Рядовой Дмитрий Романенко, - отчеканил Давыд.
- Нет, - улыбнулся Любимов, обнажив железные зубы. - Твоя фамилия Морозов, ты родился в хуторе Морозов Морозовского района Ростовской области. Твоего отца звали Ермолаем, он много лет был моим лучшим другом. Мы с ним не один пуд соли съели. Я бы тебя не узнал, но вы с батей похожи как две капли воды, ошибиться невозможно.
Ермолай Ермолаевич Морозов, отец Давыда, казак лейб-гвардии императорского полка, на самом деле служил в Петербурге, в личной охране царя Николая. За верную службу он был удостоен именных часов от государя. Наверное, отец в юности и 20-летний Давыд и впрямь были на одно лицо. Но парень ответил, глядя в глаза Любимову:
- Меня зовут Дмитрий Романенко, и никакого Ермолая я не знаю!
Однако, видимо, что-то дрогнуло в его лице, и Любимов ему не поверил. Он несколько раз встречал Давыда и вновь заводил с ним «душевный» разговор.
- Твой отец служил царю, - втолковывал бывший петлюровец. - Он был предан самодержавию, а ты якшаешься с Советами. Вступай во власовскую армию, сражайся с большевиками, они первые враги казачества. Десятки тысяч казаков были уничтожены коммунистами по приказу Ленина и Троцкого. У тебя есть шанс отомстить.
Но Морозов скорее умер бы, чем повернул бы оружие против своих. И всё из-за врождённого благородства. Его предки служили Отечеству верой и правдой. И Давыду было противно предательство.
Не сумев склонить парня на свою сторону, Любимов от него отстал. А потом Морозова перевели в другой лагерь.
Абажур
В Бухенвальде Давыд сдружился с Костей, бывшим балтийским моряком. Они старались держаться вместе. Однажды лагерь посетила красивая женщина в эсэсовской форме. Поговаривали, что то была сама Эльза Кох, жена коменданта. В хмурое утро всех заключённых выстроили на плацу и велели раздеться до пояса. Эсэсовка проходила вдоль рядов и внимательно разглядывала пленников. Остановилась возле Кости. На груди у моряка был вытатуирован великолепный крейсер, он-то и привлёк внимание женщины. Она что-то сказала на ухо охраннику, следовавшему за ней по пятам, и Костю увели. Больше Давыд своего друга не видел.
...В 1988 году Морозов отправился в Германию в качестве туриста. В программу входила и экскурсия в Бухенвальд. Давыд провёл товарищей по лагерю так, словно и не прошло 43 лет с тех пор, как он освободился. И вдруг застыл у полочки с экспонатами. Здесь были разложены сувениры из человеческой кожи: сумочки, перчатки, абажуры. На одном из абажуров красовался крейсер Кости-моряка.
- Вы знаете, - говорит Давыд Ермолаевич, - почти три года я скитался по лагерям, тысячу раз мог быть убитым, тысячи людей прямо на моих глазах были расстреляны, сожжены в печах, отравлены газом, но я ничего не боялся. А вот при виде абажура с татуировкой, пережившей хозяина на десятки лет, испытал настоящий ужас. До сих пор мне Костин крейсер по ночам снится. И я просыпаюсь с криком...
Тем, кто работал в Германии в годы войны, кто находился в лагерях, немцы выплатили компенсации. Обратился в соответствующие органы и Давыд Ермолаевич. Но выяснилось, что никаких выплат Морозову не положено, потому что в плену он имел статус военнослужащего.
- Наверное, это несправедливо, - говорит Давыд Ермолаевич. - Но я не в обиде. Так - значит, так. Проживём и без иностранных подачек, не умрём. У нас своя гордость - русская...
Семейная тайна 
Остались только трое. Выжившие ростовчанки об ужасах Освенцима