Этот год для Михаила Ильича особенный - ему исполнится, шутка сказать, 90. Однако он и не думает «сдаваться в плен годам». По-прежнему выходит на сцену театра им. Горького: играет в «Вишнёвом саде», «В тени виноградника», «1812. Фельдмаршал Кутузов». Ещё Бушнов - председатель художественного совета театра, член ряда общественных организаций. И это не формальное представительство, а реальная помощь и весомое мнение.
...Мы разговорились о нынешнем положении театра, наиболее памятных спектаклях, а ещё о зависти, любви и других проявлениях жизни.
Фронтовая реликвия
- Михаил Ильич, начну с истоков: почему вы решили пойти в актёры? Ведь вы из семьи, от театра очень далёкой.
- (Кивает). Мой папа действительно всю жизнь проработал бухгалтером, у мамы за спиной было 3-4 класса приходской школы.
Впервые с драматическим искусством я столкнулся лет в 13, когда отдыхал на каникулах в Кочетовке. Папа работал там бухгалтером в рыбколхозе. Они с мамой к тому времени развелись. И вот там я поступил в драматический кружок, организованный актрисой ленинградского театра, по какому-то стечению обстоятельств там оказавшейся. Но окончательно желание быть актёром созрело на фронте.
- ?
- Меня призвали 18-летним в 1942-м. Я был рядовым пехотинцем. Демобилизовался в 1947-м из Румынии. Но дело в том, что я ещё и выступал в полковой, после - в дивизионной агитбригаде. Нас было человек 8 - 10, в перерывах между боями мы поднимали дух наших бойцов. Лично я делал там всё. Мы ставили скетчи - коротенькие обличительные сценки, направленные против фашистов. Ещё я пел. Я неплохо знал литературу - читал наизусть Твардовского, Симонова, Никитина... Ещё читал в «Правде» статьи того же Ильи Эренбурга - «Горе им», «На Берлин» и др. Заучивал их наизусть и рассказывал.
Кстати, именно на фронте, в 1943 году, мне впервые и дали поощрение за актёрскую деятельность. Это была грамотка - иначе не скажешь. Генерал-лейтенант Крейзер, командующий второй Гвардейской армией, надписал мне её простым карандашом. Шариковых ручек тогда не было, а выдали её в полевых условиях, там уж было не до чернил... Я её храню.
А влюбился в театр потому, что увидел глаза солдат, которым так необходимо было это искусство. Вообще фронт я вспоминаю часто. Что особенно врезалось в память? Война для меня началась на Миус-фронте в той части, что шла мимо донских сёл - Покровского, Куйбышево, мимо Матвеев Кургана. Миус-фронт запомнился прежде всего колоссальными нашими потерями. Некоторые склоны (а на высотах закрепились немцы, мы пытались их оттуда выбить) были сплошь покрыты телами погибших ребят... Ведь мы у немцев были как на ладони. Они скатывали вниз свои гранаты на деревянных ручках... Но в итоге мы всё равно те высоты брали! Ещё всё на том же Миус-фронте мне навсегда врезались в память наши женские эскадрильи. Они состояли из девушек, летавших на «кукурузниках». Наша разведка докладывала, где замечены огневые точки противника. И вот эти девушки, как правило, ночами подлетали туда. Выключали моторы, чтобы быть неслышными. И практически руками сбрасывали бомбы. А потом пытались быстро-быстро удирать. Вот только получалось это не у всех... Немцы ловили их лучами прожекторов. Поймав двумя-тремя лучами, словно в паутину, поливали из крупнокалиберных пулемётов. И эти пули летели, словно струи воды из брандспойта, чуть искривляясь. И они, девчонки, горели в своих деревянных, почти картонных кукурузниках. Смотреть на это было невозможно... Кстати, уже после войны на ветеранских мероприятиях я встречал бывших лётчиц из таких эскадрилий. Они все были очень женственными - нежными, мягкими. Не зря тогда на войне их называли «небесные ласточки». В Ростове, к слову, тоже жила одна из таких лётчиц - Герой Советского Союза майор Евдокия Никулина. Когда прочёл о том финале, что ей выпал, плакал. Лет 20 назад к ней напросился в гости какой-то человек, представившись её фронтовым товарищем. Избил, украл все боевые награды. Вскоре она умерла.
Боль потерь
- Михаил Ильич, вы на Дону для многих синоним успеха. После войны поступили в 3 московских театральных вуза одновременно, выбрали знаменитую «Щуку», которую окончили с отличием. Стали заслуженным, а потом и народным артистом, лауреатом Госпремии, обладателем «Золотой маски», почётным гражданином Ростова и области... А есть ли что-то, что считаете своим поражением?
- (Надолго задумывается). У меня, конечно, были поражения в личной жизни. В творчестве были неудачи, даже провалы. Нет, помидорами в меня не швыряли, однако была одна роль, к которой я очень стремился. Хотел сыграть ЕЁ, а мне предлагали другие. В итоге её всё же получил и... ничего особенного не показал. Хотя достаточно простая была роль.
Что до всего остального... Самое страшное не поражения, а потери. Когда я начал терять своих близких, я это понял. Да, плохо, когда тебя обижают. Страшно сталкиваться с человеческой завистью. Особенно плохо, когда тебе вредит или завидует человек, от которого зависит твоя судьба. К этому, правда, я научился относиться философски. Считаю: если человек гадит другому, ему тоже не будет счастья. Но господи, это всё ерунда по сравнению со смертью близких. Лишний раз это понял, когда не стало отца, матери, когда ушла из жизни - буквально сгорела от рака моя первая жена. А ведь ей-то и было лишь 38 лет.
- Вы выходили на сцену вопреки запретам врачей.
- Это же не геройство, а неизбежная составляющая актёрской профессии. Я говорил своим ученикам (Бушнов начал преподавать в 1961-м, а бросил лишь в прошлом году): «Актёр вправе не прийти играть, только если у него нет головы». (Усмехается). Если человек серьёзно болен, его не пустят на сцену. Но если терпеть можно... Ведь бывает, что замены нет, и ты не вправе сорвать спектакль.
Вот вспоминаю, меня в последний момент ввели в спектакль, где должен был играть другой актёр. Собственно, была лишь одна прикидочная репетиция. Я играл доктора, который в какой-то момент замахивается стулом на пациента. Резко поднял стул, замахнулся и... бок пронзила адская боль. Но виду не подал. В антракте полежал, после отыграл второй акт. К врачу пошёл уже после спектакля. Выяснилось: я поломал ребро. Причём в тот момент шли репетиции «Царя Фёдора Иоанновича». Я играл царя. Поэтому весь следующий месяц я проходил на репетиции перевязанный бинтами. Но вообще эта травма, как ни странно, даже помогла мне... Фёдор (в отличие от своего отца - Ивана Грозного) был человеком физически слабым, с больной печенью. Он не мог ударить кулаком по столу: заносил его и кривился от боли.
Много позже произошла и вовсе мистическая история. Мы были на гастролях в Казани. А накануне от перенапряжения у меня пропал голос. Пошёл к врачу. Он запретил выходить на сцену: «Вы рискуете потерять голос навсегда». Но дублёра не было. Кое-как я шипел. Подумал: сдюжу. Вышел на сцену, и голос неожиданно... восстановился, а после спектакля опять исчез. В зале был и тот врач, который запретил мне разговаривать. Когда опустился занавес, он пришёл в гримёрку, осмотрел меня и сказал: то, что произошло, необъяснимо. Хотя мы, люди театра, верим и в помощь... свыше.
Любимые роли
- Этой весной не стало худрука и директора театра Николая Сорокина. Но вы упомянули, что просите Минкульт, другие ведомства не спешить с назначением новых людей.
- Просьба нашего театра не торопиться с объявлением конкурсов. Ведь на глазах пример Молодёжного театра, там на конкурсы по выбору директора приходили люди, вообще не знающие театра. Поэтому просим обстоятельно, без спешки подыскивать по всей стране достойные кандидатуры. Если есть претендент на место худрука, надо ехать и смотреть его спектакли, обсуждать. Ведь театр очень легко убить.
- Похоже, актёрская профессия на вас и закончилась. Дети выбрали другие специальности.
- Разумеется, они часто бывали на моих спектаклях. Младший, Максим, в детстве даже играл. В какой-то момент оба заявляли, что хотели бы стать актёрами. Но я не посоветовал им этого. Чтобы стать большими артистами, у обоих нет данных. Однако оба сына нашли себя в жизни. Один - юрист, второй - успешный менеджер. Я ими горжусь.
- В преддверии вашего юбилея посчитали: вы сыграли на сцене больше двухсот ролей. Какая из них лично вам особенно дорога?
- (Задумывается и улыбается). Откровенно, все. Знаете, мне вообще всегда хотелось, чтобы каждая моя роль для зрителей была памятна, чем-то зацепила. Ведь человеческие отношения остались теми же, что были, например, во времена Шекспира. Да, некоторые роли ложатся на что-то, пережитое тобой, либо персонаж близок тебе по характеру. Мне был близок тот же царь Фёдор Иоаннович. Нравились его доброта, попытки помирить людей.
Свободолюбивого Эзопа я играл с наслаждением, потому что считаю: свобода, возможность сказать то, что думаешь, - великая вещь. Во французской пьесе «Загнанная лошадь» и вот сейчас, в спектакле «В тени виноградника», пытаюсь сказать, что человек может полюбить и в очень преклонном возрасте. Например, как мой герой «В тени виноградника» - в 82 года.
«Лекции в вузе пока не читаю». 9-летний вундеркинд о славе, школе и семье 
Ростовская актриса научила зеков играть в театре 
Обман, приносящий радость 
Герой России: «Если бы я действовал по лётным законам, дети бы погибли»