В 80-х Михаил Вершовский был диссидентом. В 90-х эмигрировал в Канаду, где вскоре обзавёлся домом, работой и синим паспортом подданного Её Величества. А в 2000-х, оставив налаженный заокеанский быт, вернулся в Россию. Ещё задолго до первых санкций и популярности слова «патриотизм».
О крутых поворотах и троянских конях заокеанской одиссеи таганрогского писателя и публициста Михаила Вершовского, о том, что побудило уехать, а что вернуться - в материале «АиФ на Дону».
Михаил Вершовский. Родился в 1952 г. в Грозном.
Окончил факультет океанологии Ленинградского гидрометеорологического института (ныне РГГМУ).
Кандидат географических наук. Публицист, писатель и переводчик. Автор публицистических сборников «А другого глобуса у вас нет?», «В кавычках и без», романов «Твари», «Фантом», «Молчание Апостола», «Симфония Апокалипсиса».
В 1990-2002 гг. жил в Канаде и США. В 2002-2012 - в Санкт-Петербурге.
Живёт и работает в Таганроге.
Кухонное диссидентство
Михаил Вершовский родился в Грозном. В конце 80-х, благодаря прорезавшимся ещё во время учёбы в Ленинграде литературным способностям, Михаил занял должность завлита, заместителя худрука по литературной части в Русском драматическом театре чеченской столицы. Ему уже было под 40. И почти каждый вечер на типовой советской кухне завлита Вершовского собирались друзья, коллеги, актёры заезжих трупп, и начинались порой совсем несоветские разговоры. Приёмник ловил западные голоса, гостившие иногда в Грозном польские музыканты вживую играли джаз, а сам Михаил вслух читал гостям газеты польской, подпольной тогда ещё, «Солидарности».
«Перестройка, Горбачёв, гласность. Я действительно во всё это поверил, откликнулся», - вспоминает Михаил. Вспоминает он и то, как после первых кухонных посиделок его вызвали в КГБ. Как два комитетчика - подполковник и майор пытались его завербовать. Как после отказа сотрудничать, вышла про Михаила разгромная статья в «Грозненском рабочем», а вскоре за обличительным газетным сигналом последовали и проблемы по службе.
Но Вершовский всё же гнул свою линию. Собирал, пусть и сильно поредевшие, вольнодумные компании, писал на острые политические и социальные темы. Сумел даже открыто опубликовать около ста статей. Но со временем в сердце диссидента начали закрадываться дурные предчувствия.
«Я стал всё отчётливее осознавать, что и бессонные кухонные диспуты, и статьи, из-за которых я многим рисковал в самый свой успешный период в СССР, - всё зря. Принятая мной на ура перестройка на глазах превращалась в афёру. А когда вместо обновления, от Союза начали откалываться республики... Захотелось просто послать всё к чертям. Просто нормально жить - без идеалов и прочей чепухи, - вспоминает он.
В 1990-м, оставив налаженную работу в театре, Вершовский уехал в Канаду. Ещё не зная, что из СССР, и тем более из родного Грозного, он уезжает навсегда.
Рождественская открытка из Канады
В Оттаве, зная, помимо русского, украинский и польский, Вершовский устроился преподавать славянские языки в одну из языковых школ «Берлиц». Через три года получил канадское гражданство. Потекла размеренная, разительно отличная от прошлой, бюргерская жизнь. Публицистику Михаил забросил. Да и о чём было писать? Но как-то в 1995-м, по делам, Вершовский приехал в новую, ельцинскую Россию.
«Сотни и тысячи лиц: усталые и уже давно не негодующие. Лицо пенсионерки-учительницы, просящей подаяния в переходе метро и не поднимающей ни головы, ни глаз. И молившейся, должно быть, только об одном: чтобы этого не видел никто из тех, кого в школе она учила доброму, разумному, вечному... Чувство стыда - стыда за то, что покинул я Родину, может быть, в самый трагичный момент её истории. Я мог успокаивать себя сколько угодно, что уезжал я, когда ещё стоял Союз, и так далее. Но, по сути, правда от этого не менялась», - говорит Вершовский.
С этого момента, покой новой, канадской жизни был для Михаила утерян. По приезду в Канаду, он снова, как прежде в Союзе, берётся за перо. Пишет в эмигрантские канадские издания, в русские СМИ. Пишет много - о России, о Канаде, о себе и других эмигрантах последней волны - людях ниоткуда.
Известность пришла к Вершовскому в январе 2000, благодаря ответу на статью канадского еженедельника «Оттава Ситизен» - «Россия и при Путине останется барахлом, как всегда». Автор статьи сосредоточился на историческом экскурсе, всецело посвящённом извечной и тотальной неполноценности самой России. «Она (Россия) смердит, в буквальном и переносном смысле, и она смердела всегда», - так 7 января 2000-го, в канун православного Рождества, поздравило Россию респектабельное канадское издание «The Ottawa Citizen».
Прочитав эту «рождественскую открытку», Вершовский связался с главредом «Независимой газеты» Виталием Третьяковым (ныне известным телеведущим и деканом Высшей школы телевидения МГУ), и через несколько дней опубликовал свой ответ:
«Я гражданин Канады. Но я ещё и русский. Потому я не могу молчать, когда кто-то смешивает с грязью не просто какой-то период в жизни моей родины - но всю её, со всеми её <...> радостями и горестями <...> Я не могу молчать, когда кто-то отказывает моему народу даже в человекоподобии. Это означало бы расписаться в том, что нелюдь и я сам», - говорилось в ответе.
Письмо Вершовского взбудоражило тогда не только читателей «Независимой», но и российский МИД, который устроил тогда строгую выволочку канадскому послу. Через неделю, по требованию уже канадского МИДа, публично извинялся автор статьи Джон Робсон, а сам еженедельник «Оттава Ситизен» был вынужден опубликовать у себя на страницах фрагменты ответного письма Вершовского.
Гудбай, Америка...
Вскоре из Канады Михаил Вершовский уехал. Пока ещё не в Россию. В Бостон, США, где как говорит сам Вершовский, он влюбился в американцев. Энергичные, деятельные, с неплохим чувством юмора люди. Не чувствовалось в общении с ними ни отголосков холодной войны, ни каких-либо других расхожих штампов. С русскими любили выпить лихие ирландцы, с евреями можно было безобидно пошутить о мировом сионистском заговоре.
«Здоровая и дружная атмосфера. Жаль, что ей суждено было рухнуть вместе с нью-йоркскими башнями-близнецами, - вспоминает Михаил. - Ведь после 11 сентября, в Америке начался тотальный «стук». Стучали все и на всех. Как-то и в мою дверь... постучались.
Случилось это, когда на дворовой ярмарке Вершовский купил телескоп, мечту детства. Чтобы тот исправно работал, его надо было на чём-то «пристрелять», настроить. Михаил выбрал рекламный щит «Шевроле», стоявший на мосту напротив дома, установил телескоп и начал настройку.
Не прошло и десяти минут, как в дверь Вершовского постучали. На пороге стоял молодой полицейский, правую руку демонстративно держа на раскрытой кобуре. Он сказал, что полиции сообщили о странной активности Вершовского, и потребовал документы. С бумагами всё было в порядке, но копа это не устроило. Не спуская руки с пистолета, он начал обрисовывать Михаилу трагические перспективы его существования, если коп услышит хотя бы шорох из его дома, или Вершовский просто встретится ему на пути. Указав на дверь, Михаил вышел следом, и поехал к начальнику участка этого ретивого служаки.
Начальник, лейтенант лет 50-ти, с лёгкой сединой на висках, выслушал, вызвал молодого копа на ковёр и заставил извиниться. На прощание лейтенант проронил: «Майкл, чего ты хочешь, эта страна сошла с ума. У меня тоже телескоп, но я им пользуюсь только на своём ранчо, и то направляю сразу в небо. И не дай Бог куда-нибудь в сторону. Горячая линия ФБР и так перегрета до предела...»
«Выходя из участка я подумал, что мне не верится, что это тот же самый народ, который построил великую и свободолюбивую страну. А Америка ею, безусловно, была. Вспомнились вдруг слова из песни «Наутилуса» про Америку - «мне стали слишком малы твои тёртые джинсы», - улыбается Вершовский.
Уезжать, или остаться? Расставить точки над «i» в этом вопросе Михаилу помогли американский Госдеп, сенатор от штата Массачусетс (где жил Вершовский) Эдвард Кеннеди и... любовь.
Первый без объяснения причин отказал любимой женщине, и в будущем жене Михаила – гражданке России – во въезде в Америку. Второй (младший брат покойного президента Джона Кеннеди) сказал Михаилу, что не может повлиять на Госдеп, и помочь Вершовский может себе только сам. А третья - любовь подсказала Вершовскому просто последовать этому мудрому совету. Так он и вернулся в Россию: в Питер, а потом – и в Таганрог, где у его жены жила мама.
Запятая вместо точки
Кстати, в Петербурге Михаил решает закончить дело, начатое ещё в годы ранней молодости. В феврале 2005-го он поступил на первый курс факультета океанологии ЛГМИ (на заочное обучение) на котором некогда учился, а в июле окончил вуз экстерном, и через два с половиной года защитил кандидатскую диссертацию. И снова публикации, только уже не в общественно-политических, а в научных журналах по метеорологии и климатологии.
А в один из питерских вечеров Михаил как-то поспорит с друзьями о качестве современной русской беллетристики. И на спор напишет роман «Твари», где российская действительность и конкретные человеческие судьбы выступят на неожиданном фоне - фантасмагоричном, но при этом смоделированном с научной основательностью нашествии на Питер ядовитых змей, случайно занесённых в северную столицу на заморском корабле. Права на публикацию выкупит издательство «Эксмо», и сразу же предложит Вершовскому стать его постоянным автором. Так на свет появятся ещё три романа, два из которых будут написаны Михаилом уже в Таганроге, где он живёт и работает по сей день.
На вопрос, жалеет ли Михаил, что уезжал, или что вернулся, он отвечает, что не жалеет ни о первом, ни о втором. Разлука с Родиной дала ему возможность чётче почувствовать именно духовную, а не бытовую связь с ней. А возвращение подарило счастливую семейную жизнь, творческую реализацию.
Правда, что писатель Данил Корецкий займется вопросами помилования граждан? 
«Андеграунд, или Герой нашего времени». Каким был писатель Владимир Маканин 
Какой новый роман презентовал в Ростове писатель Павел Санаев? 
Сможет ли компьютер заменить книгу? Мнения бабушки, учителя и писателя 
Грач, Лаэрт и Шампанский. Зачем Антон Чехов менял имена