Между тем сама Калашникова уже воплощение эксперимента, эдакий бунтарь. «На меня запреты не действуют. Я как трудно перевоспитуемый подросток», - усмехается она.
...В последние годы имя Калашниковой связано с чередой новаторств. Много лет она ещё и координатор международных проектов Молодёжного театра. В частности, занималась организацией знаменитого «Минифеста» - международного фестиваля театральных постановок. Именно в рамках «Минифеста», например, ростовчане впервые увидели «Как я съел собаку» и «Одновременно» Евгения Гришковца и пр. Два года назад Калашникова стала одним из организаторов ежегодного фестиваля современной драматургии «Ростовские чтения», где представляют и более чем неоднозначные пьесы...
Дальше больше. В прошлом году с её подачи на Дону открыли первый в России... тюремный театр. Ещё она главреж появившегося в Ростове недавно первого частного театра «18+», основателем которого стал ростовский галерист Евгений Самойлов.
О работе с заключёнными, о том, как сделать ростовскую театральную жизнь ярче, а ещё о любви, одиночестве, вещих снах мы и разговорились.
В главной роли - зек...
- Ольга Валерьевна, ростовские театралы сетуют: тех ярких, знаковых спектаклей, которыми прежде славился Ростов, сейчас нет. Выродились таланты?
- Знаете, я думаю, дело не в талантах. В Ростове с театральными талантами всегда было хорошо! Скажем, в Молодёжном театре сейчас очень сильная труппа. Больше скажу: она одна из лучших в стране! Скорее, просто не всегда этим талантам находят применение. Причина - и погоня в одних театрах за длинным рублём, чрезмерное приседание под вкусы публики. Но основное - дефицит смелости у иных руководителей театров и у чиновников, ведающих культурой. Порой приходишь с каким-то ярким предложением, а пока оно пройдёт по инстанциям, от эксперимента ничего и не остаётся. Ведь программы гостеатров, в нашем случае ростовских, утверждает Министерство культуры области. А яркие, знаковые спектакли возникают, если ты предлагаешь что-то новое, если не боишься ничего... А если боишься, как на тебя посмотрят в министерстве... Вот пример перестраховки - фактически срыв нашего первого фестиваля «Ростовские чтения» в 2011 году. Мы хотели прочесть две пьесы, они были утверждены, но в последний момент нам их представлять запретили. В итоге одну пьесу - Анны Донатовой «В моей сексуальности виновата кошка» мы со зрителями прочли... прямо на ступеньках театра.
- В прошлом году вы удивили многих: вместе с несколькими актрисами Молодёжного театра и с группой единомышленников решили поставить спектакль в ростовской колонии №10. Потом схожий спектакль выпустили и в колонии строгого режима №15 в Батайске. Затем стало известно, что в Батайске, в колонии, вы и вовсе открыли тюремный театр...
- Вы, конечно, хотите спросить, зачем мне это надо? Меня об этом в последние месяцы спрашивают чуть ли не половина моих знакомых.
- И что вы отвечаете?
- Отвечаю: а мне интересно. (Улыбается). А если серьёзно, вот это поветрие - арт-терапия, лечение искусством принесено к нам из-за границы, из Англии. Это социально-реабилитационная программа. Три года назад я уже делала нечто подобное - мы ставили спектакль в ростовском детском доме. И вот в прошлом году мне предложили попробовать нечто схожее в колонии. Я подумала: почему нет? Но, повторюсь, это не только мой проект. Это уже общее дело, куда вовлечены драматург Мария Зелинская, хореограф Оксана Зиброва, актрисы Марина Карлышева, Светлана Лысенкова (нас поддерживает общественная организация «СОНК» при ГУФСИН РО).
А потом меня это захватило. Почему? Знаете, во-первых, вот сейчас в колонии мы ставим «Короля Лира» Шекспира. И порой получается так, что заключённые играют то, что сами совершили в жизни, - убийства, отравления родственников... Играют то, что пережили. Знают, как это может быть. И в этом нет фальши. И поэтому такой театр даже интереснее профессионального.
Но важнее, разумеется, другое: я вижу, что наш театр реально нужен тем людям. Заключённые, которые и в школу-то не ходили, пошли и прочли в библиотеке «Короля Лира», взяли в руки ещё какие-то книги. Хотя, разумеется, думать, что все в колонии - недалёкие люди, - это глубокое заблуждение. Например, знаете, кто у нас играет короля Лира?
- Разумеется, нет.
- Думаю, что неэтично называть статью, по которой этот человек сидит, но при этом у него два высших образования, свободно говорит на трёх иностранных языках.
Меня спрашивают: «Ты пошла туда из жалости?» Отвечаю: нет! Какая там жалость, я их боялась. Конечно, теперь, больше с ними общаясь, начинаю за кого-то переживать... Вообще же наш театр ещё и способ помочь этим людям научиться справляться со своими эмоциями, агрессией. А ещё я поняла, увидела и другую беду: нашему обществу не хватает милосердия, от бывших заключённых шарахаются, как от чумы. Но нельзя же вечно пинать неправых.
Сон воплотился в жизнь
- Из пяти спектаклей, которые идут на сцене театра «18+», большая часть о любви. Случайность?
- В этом сезоне наша цель - показать как можно больше пьес ростовских драматургов. А наши, ростовские драматурги чаще всего пишут о любви. Что ж поделаешь (улыбается), город такой. «Территория любви», как назвал его Иван Вырыпаев (популярный сейчас драматург и режиссёр. - Авт.). Почему так? Город южный, страстный. Но это с одной стороны. А с другой, город (как отзываются многие), где всё на продажу. Порой и любовь.
- Вот вы посетовали, что наблюдаете кризис института семьи...
- А где у нас нормальные семьи? Я действительно вижу всё меньше красивых отношений между мужчиной и женщиной, увы... Или пара хорошая, но в какой-то момент у них что-то случается и они расстаются.
- Раньше вы не скрывали, что порой видите вещие сны, что очень доверяете своей интуиции...
- Я и впрямь не так уж редко вижу во сне то, что впоследствии происходит наяву. Однако в последние годы такие сны, как правило, грустные, предшествуют каким-то тяжёлым событиям. Потому я их уже боюсь и говорить о них не хочу. А если вспомнить светлые... Ну, например, в юности мне очень часто снился почему-то один и тот же странный сон: я сижу в библиотеке, на столе зелёная лампа. И я читаю книгу Рабле в невероятно старом, обтрёпанном, толстом переплёте. Потом на пару-тройку лет сон вдруг оставил меня в покое. Я тогда жила в Нижнем Новгороде (выросла в этом городе), после школы поступила в Нижегородское театральное училище. В один из дней пришла в библиотеку, надо было прочесть «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле. И вдруг вздрогнула: передо мной предстала та самая книга из моего сна. И сон повторился один-в-один: у книги был тот, из моего сна, обтрёпанный старый переплёт, я читала его под той самой лампой. Позже не раз снилась почему-то картина: необычайно красивая небесная голубизна, на её фоне какие-то особые домики, крытые красной черепицей. С гастролями однажды приехала в Чехию, нас повезли в какой-то городок. Я ахнула: всё выглядело как в моём сне.
Свою интуицию я в последние годы тоже очень слушаю. Если вдруг возникает ощущение «не надо этого делать», приложу максимум сил, чтобы на это мероприятие не пойти и т.д. Но в чём объяснение этих феноменов, не знаю...
Мария Зелинская: Социальный театр - это чудовищно тяжёлая работа, которая сводит с ума 
В донских тюрьмах у заключенных собирают образцы ДНК 
Михаил Бушнов: Не в возрасте дело