На трезвую голову. Ростовский диджей Сергей Пименов о борьбе с зависимостью

В 1990-е  имя Сергея Пименова гремело по всей стране, а позже и за ее пределами: трек его группы «ППК» вошёл в мировые хит-парады. В 2000-е годы он был продюссером Светы, Кати Чеховой и других. А в 2019 году создал сообщество для решения проблем ростовского микрорайона Военвед, в  2020-м – «выдвинул» на выборы в гордуму своего пса Пикселя.

Весной 2022 года Сергей Пименов исчез из публичной жизни, а в ноябре он рассказал, что проходил реабилитацию – проще говоря сражался с алкогольной зависимостью. Как Пименов попал в объятия зеленому змию и почему он заявил об этом публично, он рассказал rostov.aif.ru.

Лайки и алкоголь

Михаил Кругликов, rostov.aif.ru: Сергей, как вообще дело дошло до реабилитации?

Сергей Пименов: Это последствия всей моей жизни. Работа в клубах бок о бок с алкоголем, никогда не видел в этом проблемы. А зависимость, по данным ВОЗ, первичное заболевание, его ничего не вызывает. Ближайшая аналогия – это рак. Болезнь хроническая, прогрессирующая и смертельная, если не остановить процесс. Алкоголизм и наркомания – это лишь симптомы, наиболее яркие, антисоциальные проявления болезни. Среди других проявлений, например, шопоголизм или коллекционирование, то есть, любая компульсивная тяга к чему-то, даже к лайкам в соцсетях. Самое страшное, я считаю, игромания – не надо даже никуда идти, как, например, за наркотиком, всё в телефоне, окружающие будут думать, что человек просто переписывается. Механизм одинаковый: человек испытывает непреодолимое желание сделать какое-то действие, чтобы в мозге появился дофамин, гормон удовольствия.

Есть люди, которые выпьют в праздник, и не продолжают. А тем, кто предрасположен к зависимости, остановиться сложнее. Мозг находит кучу поводов: дали премию или, наоборот, задержали зарплату. Накладывается и информационное поле - события в мире, общая нервозность. А если выйти из дома в любом микрорайоне, можно увидеть магазины с алкоголем, это доступно. Но если не начать работать над собой, результат всегда один – тюрьма, больница или смерть, независимо от статуса.

– Реабилитация – это сложно?

– Мне всегда казалось, что я сам остановлюсь, когда будет надо. Но это ещё один из признаков заболевания. Очень страшно и сложно сказать себе «Я – алкоголик». Но когда человек поймёт и осознает проблему, с ней можно работать. Но один человек не справится никогда. Никто же не может силой воли вылечить рак.

– Получилось принять и осознать?

– Уже в реабилитации. Моя история развивалась много лет, я уже не понимал, что со мной происходит. Теперь я уже прочитал много литературы по психологии, чтобы выяснить, как это работает. И знаю, что это процесс, который со мной на всю жизнь. Здесь важна групповая психотерапия и работа над собой. Важно уметь отслеживать собственные чувства. Когда всё навалилось, порой самое простое – выпить.

Улыбка родителей

– Из-за чего люди идут таким путём?

– Раньше это называлась плохая компания. В школе, где учатся мои дети, вижу: один класс параллели курит, а в другом смотрят на них и крутят пальцами у виска. Тут кто как попадёт, ведь нельзя сказать в первом классе «определите моего ребёнка в класс, где не будут потом курить». Нужен контакт с ребёнком, чтобы родители могли рассказать о вреде алкоголя, сигарет, наркотиков.

– А семья в такой беде помогает или ухудшает ситуацию?

– Когда человек не осознаёт проблему, близкие могут являться созависимыми. Он от алкоголя, а родственники – от него. Его решение и состояние накладывает отпечаток на них. Начинается «спасательство», вроде пытаются помочь, но в реальности получается только хуже. Пропил зарплату – дадут денег до следующей, верят, что бросит. А он врёт, чтобы от него отстали и снизился контроль. А если он уже шёл на преступление ради денег – он пойдёт на большие.

Родственникам в реабилитации объясняют, что «прокапаться» или «закодироваться» помогает лишь на время, а потом получается хуже.

– Я думаю, вы уже можете делиться опытом. И как же победить зависимость?

– Здесь базовый принцип – честность, в том числе с самим собой. Мозг, защищаясь от негатива, автоматически строит иллюзию. Например, кто-то пьёт не каждый день и поэтому не считает себя алкоголиком, говоря себе, что не лежит под забором. А потом: «Да, лежал под забором – но один раз же». Другой: «я пью по чуть-чуть», а у каждого свой «чуть-чуть» – у кого-то бокал шампанского, а у кого-то – бутылка водки, потому что он может выпить три. И любому потреблению находится логически оправданный вывод. Выпил, потому что была важная встреча или кто-то принёс бутылку. Человек даже может оправдывать себя тем, что по утрам бегает, занимается спортом, но вечером пьёт.

– А что по ту сторону реабилитации?

– Есть куча мифов, что бьют и привязывают – это всё неправда. Реабилитация – постоянное нахождение в группе, а также психология, работа над собой. Люди проговаривают чувства, страхи, обиды. Там  жёсткий режим – всё минута в минуту. Человек учится жить здесь и сейчас, не думать о том, что было, и не строить иллюзий. Мы занимались самопознанием, воспитывали ответственность – убирали за собой, готовили еду. Когда начинаешь отслеживать мелочи, возникает удовлетворение собой.

–  В чем смысл коллективного подхода?

– Человек понимает, что он не одинок в своих проблемах, а весь мир не против тебя. У всех похожие проблемы, и у парня 20 лет, и у мужчины 50 лет с тремя детьми и миллионами на счету, отличаются обстоятельства. Когда человек начинает говорить, то выплёскивает из себя страх. Страх вообще двигатель жизни, как к хорошему, так и плохому. Потому и важно определять, что чувствуешь. Например, гнев или обида – а это очень разрушительные чувства. Или человек грустит и не может выйти из этого чувства, потому что не осознаёт его. Мозгу удобно это, не надо тратить ресурс на переключение.

Я всё равно зависимый и тянет выпить. Но теперь знаю, что делать: позвонить другому выздоравливающему, который скажет «отойди от магазина, займись делом». В этом и суть групповой терапии: помочь может только другой зависимый, который на более высоком этапе. Для тех, кто не болен зависимостью, это звучит как бред: «ты чего, не можешь остановиться?»

– Как не сорваться в процессе?

– Жить только сегодня. Утром просыпаешься, говоришь «Бог, спасибо, что я сегодня не пью». И до вечера держишься. Ты не ставишь цель не пить год, ведь что произойдёт потом? Человек снова выпьет. Он найдёт подтверждение: я хоть и пил 15 лет, я же продержался год, значит могу. Поэтому надо жить здесь и сейчас, ставить маленькие цели.

– В начале декабря вы организовали клубную вечеринку, на которой не было алкоголя, только чай...

– Я сделал это больше для себя, даже не проверял, сколько билетов было раскуплено. Стараюсь нести весть людям и говорить об этом. Кто-то не афиширует зависимость, кто-то негласно помогает. Я считаю, что можно жить трезво и танцевать в ночном клубе. Хотя в атмосфере, где человек пил, снова возникает тяга – ассоциативная. Кто-то не пошёл на вечеринку, чтобы не сорваться.

– Удаётся ли помогать другим людям теперь?

– Я глубоко погрузился в материал, истории зависимых людей. Поскольку я рассказал публично о зависимости, многие стали обращаться. Даже у близких есть дети-наркоманы. И сложно признать проблему, а ребёнок может сесть в тюрьму лет на 20, если поймают с дозой.

Халтура в Ростове не пройдёт. Дирижёр филармонии – о публике, пути и музыке Подробнее

Музыка стала фоном

– Реабилитация шла семь месяцев и нельзя было пользоваться соцсетями…

– Да и слава Богу! Я как человек, полностью зависимый от Интернета, очень рад этому. Это помогает разгрузить сознание. Сначала думаешь: «Как же я без него, мне же там по делам пишут и звонят». А потом понимаешь, что ничего для тебя не меняется. Жена, когда я вышел, за полчаса рассказала мне, что прошло за 7 месяцев. Теперь могу спокойно читать книги, просто думать, слушать музыку, не сидя параллельно в соцсетях, говорить с детьми.

–​ А нужны ли тогда вообще соцсети? 

- Если человеку нравится и он в любой момент может остановиться – почему нет? Это же как с конвейером на заводе.

– Раньше вы добивались, чтобы улучшался Военвед, а как теперь?

– Сейчас живу в центре и понимаю, что уже сделали бы хорошо хоть Темерницкую – ощущение, что там война идёт, разрушенные стены. Если восстановить исторические дома, например, на Шаумяна, открыть кафе, словом, сделать Ростов туристически привлекательным, город сможет зарабатывать. А гулять можно будет не только на Садовой, Пушкинской, Соборном, но и на улицах вокруг.

Нелогичность в городской жизни особенно видна, когда есть собака. Мы выходим с Пикселем на Пушкинскую с Газетного. Налево есть урны, у каждой скамейки, но не до Семашко, а только до половины пути, а потом их нет. А направо, к Ворошиловскому, там вообще нет урн. Почему? И когда Пиксель делает свои дела, непонятно, как быть с пакетиком, чтобы выбросить. Почему нельзя один раз посчитать, сколько нужно урн, чтобы расставить равномерно, через две или три лавочки, или в шахматном порядке?

–​ В 2021 году вы отбирали треки молодых исполнителей для продюсирования. Как изменилось творчество за последние 25 лет?

– Его стало больше, и больше хорошего. Раньше присылали много недоделанных работ.

– Почему не «выстреливает» так, как раньше?

– Очень много музыки. Выросло и количество, и качество. Плюс музыка перестала быть самостоятельной в жизни – стала частью фильмов, игр. Всё потребление пришло в смартфон. И где в нём музыка? Одна иконка из многих. Но музыкальное продюсирование для меня сейчас не самоцель, я не просыпаюсь с мыслью что надо выпустить хит.

– Чем ещё планируете заниматься?

– Развиваю телеграм-канал и делаю ресурс о выздоровлении, где будут психологи и другие профессионалы. Хочу, чтобы люди сами могли самообразоваться. Информации много, но рассказывается не очень понятным языком. С музыкой тоже буду работать: выпускать треки с Евгением Храмковым (Dj Hacker). Есть сценарий первой серии сериала про Пикселя. Принципиальная идея была финансировать его только в криптовалюте.