Иван Иванович сам позвонил в редакцию. «Я хочу рассказать о войне, я много помню», - сказал он.
«А вы участник войны?» - этот вопрос пришлось повторить трижды, Иван Иванович плохо слышал.
«Мне 91 год! - кричал он в трубку. – Приезжайте».
Иван Макотченко.
Родился 6 декабря 1927 года в селе Новониколаевка Азовского района Ростовской области. Ветеран труда.
В прошлом – танкист, тракторист, общественник.
Награждён орденом «Знак Почёта».
Помог односельчанам установить памятники героям войны.
Так пенсионер Иван Макотченко стал героем публикации «АиФ на Дону».
«До конца жизни»
«Я вам позвонил, потому что прочитал вот что», - Иван Иванович протягивает старую газету.
В ней воспоминания о концлагере Маутхаузен. Текст заканчивался такими словами: «Многие из нас погибнут. Но давайте поклянёмся, что те, кому посчастливилось остаться в живых и вернуться на Родину, расскажут правду о наших страданиях и о нашей борьбе, чтобы это никогда больше не повторилось!»
«Я тоже дал клятву, что расскажу о своих воспоминаниях. Написал во многие газеты, но откликов не было. Наверное, они думают, что я слишком старый. Хотя всё хорошо помню. Особенно чётко, как мы с мамой и сестрой ходили спасать отца в концлагерь в Ясиноватой под украинским Донецком».
Светлана Ломакина, «АиФ на Дону»: Расскажете?
Иван Макотченко: Для этого я вам и звонил. Отец мой был партийным, верил в советскую власть, был человеком грамотным и дома держал политические брошюры. Мама читать, писать не умела. У меня были три сестры, а я – младший. Жили мы в селе Новониколаевка Азовского района. И за пять лет до войны купили дом у речки. Место считалось хорошим – можно было и камыша нарубить, чтобы печку топить и рыбку поймать. Когда пришла война, отец ушёл на фронт, а матери наказал, что если фашисты возьмут Ростов, ей надо сжечь все книги, которые есть в доме, чтобы мы не пострадали. 23 июля 1942 года в Новониколаевку пришли немцы.
- Как они выглядели?
- Самоуверенные, мы для них были людьми второго сорта. Сразу установили свои порядки: все жители от 12 лет до стариков должны работать на благо великой Германии. Мне, 13-летнему пацану, досталась пахота. От восхода до заката на худой горбатой кобыле я тягал по полю плуг. Однажды прихожу домой, а наши вещи выброшены на улицу. Бывший хозяин дома пошёл в услужение немцам, сказал, что мы родственники коммуниста и вышвырнул нас из хаты.
- Куда вы пошли?
- Вначале к родственнице, скарб свой на тачке везли. Я, мама, сестра Клава, (хромая она у нас была), другие сёстры – уже взрослые, с нами не жили. Но родственница боялась расправы, не приняла. Мы помыкались-помыкались и поселились на пустыре, в воронке, которая осталась после падения бомбы. Несколько дней там помучались, а потом мама встретила друга отца. Он предложил нам пожить в его недостроенном доме. Мама спросила: «Сколько можно пожить?» А он ответил: «До конца жизни». Только потом мы узнали, что конец нашей жизни был назначен на 23 февраля. В день Красной Армии немцы должны были повесить в центре села партийных, чтобы другим неповадно было. Наша семья была в списке...
Одна встреча
- Но Ростов освободили 14 февраля, судьба вас берегла...
- Да, этот день я считаю ещё одним днём рождения. Но про расстрельные списки мы не знали. Поэтому жили потихоньку, помазали комнату, которую занимали, побелили. Мать сходила на мельницу, попросила пуд кукурузной муки, сказала, что мы будем варить самогон и менять его на зерно. Так прошло лето, а в конце октября нам принесли записку, клочок жёлтой упаковочной бумаги, на которой было написано: «Спасите жизнь человека». Записку принесла наша землячка из хутора Песчаного, жена находящегося в концлагере Ивана Кудри. Она сказала, что Иван встретился там с нашим отцом, и он просит помощи.
- Как вы могли ему помочь?
- Не знаю, тогда мы об этом не думали. Отец в беде – надо ехать. Договорились через четыре дня встретиться с Кудрей на восходе солнца у железной дороги в Кочеванчике. Но солнце в тот день так и не взошло, был сильный туман. Мы ждали-ждали и решили идти сами, приблизительно знали, что лагерь находится на Украине, в Ясиноватой. Вначале шли пешком, потом, уже под Ростовом, пришли к начальнику станции Заречная, он был бывшим бандитом по кличке Рэкс. В молодости лютовал, а под старость, видать, грехи давили, стал спокойнее. Мы попросили о ночлеге, он огляделся: туман не уходил, значит – увидеть нас никто не мог, безопасно. Рэкс отвёл нас в сарай, переночевали, а на рассвете дошли до Старого базара в Ростове. Там уже собирались группками люди и ехали в разных направлениях. Мать нашла машину на Таганрог, а оттуда уже хотели поездом ехать дальше.
- Кто вас вёз?
- Фриц. Везли нас за деньги – кто-то давал марки, кто-то рубли. Пока ехали, несколько раз нас останавливали и проверяли. Сидеть надо было тихо, за лишнее слово могли расстрелять. Но доехали. В Таганроге на станции нас посадили в железный вагон. Там уже были пять человек и мы.
До Ясиноватой добирались всю ночь – поезд постоянно останавливался, было очень холодно, пришлось кучковаться, прислоняться друг к другу, поддерживать... Когда добрались, сразу пошли к лагерю. Его там знали все. За 200 метров до колючей проволоки нас заметили заключённые и начали кричать: «Краснодар! Ростов! Новочеркасск!»
«Они были одинаковые»
- Что из себя представлял лагерь?
- Раньше это был скотный двор или свинарник. Несколько бараков без окон и дверей. Люди пили из корыт для животных, еду, горячее варево, им насыпали прямо в руки – сколько успел, столько съел. Еда обжигала, люди не успевали съесть её, каша падала на землю. Это я увидел позже, когда ходил искать отца.
Вокруг лагеря стояли три вышки. Мы подошли ближе, уже можно было различить лица...
- Как выглядели заключённые?
- Они все были одинаковые. Не поймёшь, 17 лет солдату или 70? Обросшие, одутловатые, кожа серая, у некоторых раны на лицах, под глазами мешки.
Я потом узнал, что у многих была дизентерия, кожные и другие болезни. Они были как призраки, шатались от голода и кричали: дайте что-нибудь! А мы в ответ кричали фамилию отца. И вдруг один мужчина поднял руку - кисти не было, тряпка белая намотана. Это и был мой отец, я его не признал сразу. Сестра Клава тоже его увидела, побежала к нему, а полицай с вышки кричит: «Стой! Стрелять буду!» Она настырная была, упорная, узел через забор перекинула, в узле была тёплая одежда. В этот момент полицай дал залп, сестра моя упала в овражек, который рядом с ограждением был.
- Погибла?
- Мы думали, что да. Но оказалось, что когда она метнула узел, пуля уже к ней летела, и получилось, что миллиметра, на который Клава нагнулась, хватило, чтобы пуля задела её платок, вот тут, – Иван Иванович показывает у виска. – Опалила её и пошла дальше, а Клава упала, потому что оступилась... Это всё видел немец, который охранял заключённых. Он взял наш второй тюк, уже с едой, и отнёс отцу. А нас погнали от лагеря. Я запомнил, как отец шёл с узлом в барак, а за ним бежала толпа голодных людей. Больше я его не видел.
- Поняли, что не можете спасти?
- Нет. Просто не видели. Мать забрали на работы, грузить щебёнку за 200 граммов хлеба в день, сестра моя была калекой с детства, хромала сильно, её не брали на работу. А я переоделся, как местный, и ходил вокруг лагеря, думал, как спасти отца. По-украински я разговариваю свободно, поэтому прикинулся местным подростком. Надеялся вывезти его на повозке с сеном или найти лаз, но ни один из вариантов не был возможным. И главное – я не видел самого отца.
- Но какие-то наблюдения были?
- Однажды видел, как из лагеря вывозили бричку, тянули её десять самых крепких заключённых под конвоем полицаев и немцев. Я пошёл за ними, доехали до оврага, куда сбрасывали трупы. Оказалось, в бричке были те, кто умер в лагере. Заключённые должны были их сгрузить и присыпать землёй. Я помню, что было в душе, когда вглядывался в лица и тела тех, кого сгружали. Но отца там не было. Потом бричка тронулась обратно, а я остался и заметил, что земля шевелится, в овраге были живые люди. Я побежал к немцу, потянул его, хотел показать, что там не все мёртвые. Но получил поджопник и понял, что могу тоже оказаться в этой яме, а мне надо было спасти отца. Спустя годы я узнал, что умер батя на следующий день после того, как мы его увидели. Рассказал тот же сосед, Кудря. Он сумел спастись. Отчего умер отец, не знаю. Может, поел с непривычки домашней еды, а может, и свои, те, что бежали за ним, когда увидели, что у него есть провизия, его убили...
- А что с рукой у него было, узнали?
- Узнал, они работали на железной дороге, и он обессилел, видимо, когда толкали вагоны, рукой попал под колёса. Обычно немцы калек пристреливали на месте, но отец был крепкий, его оставили в живых.
- Как вы попали домой?
- Нас предупредили, что грядёт облава на тех, кто приезжает в Ясиноватую искать своих родных. Мы с большим трудом, но вернулись в Новониколаевку. Когда закончилась война, я стал танкистом, после службы работал трактористом и прожил длинную и очень интересную жизнь. У меня есть дочка, внуки и правнуки. Все выросли достойными людьми. Раньше я часто выступал перед школьниками. Но с каждым годом чувствую себя всё хуже, поэтому решил рассказать свою историю ещё кому-то. Память у людей очень короткая, им надо напоминать о прошлом, тогда и настоящее видится другим.
«К месту расстрела вели голыми». Трагедия в Змиёвской балке 75 лет спустя 
Что увидели советские воины в освобождённом от фашистов Ростове? 
Звезда и смерть Цезаря Куникова. Факты о жизни донского Героя «Малой земли» 
Побег из Собибора. Выживший в аду офицер удостоен награды через 72 года