Переселение длиной в год. Как крымские армяне оказались на Дону

14 ноября 1779 года Екатерина II повелела переселить крымских армян в низовья Дона

   

   

Георгия Багдыкова в Ростове знают, наверное, все. Правда, одни как врача, продолжателя большой династии, другие как краеведа, автора множества книг об истории Нахичевани.

Мы пригласили Георгия Багдыкова в гости.

Шли на Дон пешком

Светлана Ломакина, «АиФ-Ростов»: Георгий Минасович, в Интернете много написано о вашем папе, известном хирурге и краеведе, о ваших дедах и даже прадедах. Может, вы и историю рода знаете?

Георгий Багдыков: Знаю. Но только с момента переселения. По преданию наш род начался с двух мальчиков, которые прибыли на Дон вместе с другими крымскими армянами в 1779 году. Их родители умерли по дороге, а парни выжили. Фамилия наша изначально звучала как Багдыкян, но потом предки стали Багдыковыми.

- Давно хотела спросить об этом переселении: оно, действительно, было таким скорым?

- Нет, длилось примерно год. Но 14 ноября 1779 года - дата общепринятая, официальная. Именно тогда был зачитан указ императрицы Екатерины Великой. Переселялись армяне волнами, шли пешком. Дорога бы­ла очень непростой, зимовали в землянках, замерзали, болели, умирали. Переселяли не только армян, но и понтийских греков. Это был тонкий политиче­ский ход - надо было ослабить экономически Крымское ханство и усилить южные рубежи России, которые нуждались в ремёслах, торговле, помощи казачеству. И благодаря тому, что императрицей были дарованы переселенцам особые условия, бесплатные земли и освобождение от налогов, Нор-Нахичеван в скором времени расцвёл.

- Вы говорили, что ваши предки поменяли окончание фамилии. Зачем?

   

   

- Исторически так сложилось, что в Нахичевани-на-Дону армяне старались дать своим фамилиям русскоязычные окончания, так было проще и для произношения, и для бизнеса.

 К концу XIX века Нахичевань-на-Дону стал европейским: другая архитектура, одежда, привычки. Произошла культурная интеграция... Так вот, два моих предка по линии отца, мальчики Багдыкян, были из Кафы, это нынешняя Феодосия. А по линии мамы - выходцы из крым­ского села Орталанк. Мы с моим родным братом Тиграном всегда интересовались историей семьи и даже в составе делегации донских армян совершили поездку по пути переселенцев из Крыма, увидели все места, где жили предки.

Варенье из роз и тихая Пасха

- Что помните из детства в Нахичевани? Она же была другой?

- И другой, и той же. Дома остались, дворы тоже. Люди изменились, но всё-таки в Нахичевани время идёт медленнее, чем в других городах, нас держат традиции. А детство - это 23-я линия. Дореволюционные нахичеванские дома с большими дворами и садами, где мы тёплыми вечерами пили чай. Приходили бабушки, велись неспешные разговоры. Варенье из лепестков роз и грецкого ореха. Когда армянские женщины готовили наши национальные блюда, это был особый ритуал, особенно, если пекли куличи к Пасхе. В то время нельзя было отмечать религиозные праздники, поэтому всё делалось тихо, но коллективно. Нахичевань всегда был очень дружным.

- А чем занимались ваши бабушки-дедушки?

- Мамина мама была врачом, а папина мама работала на «Ростсельмаше», была одной из первых комсомолок.

Когда дедушка заболел, она занялась его делом - продажей ремешков для часов, вела дом и собрала уникальную библиотеку, которая хранится у нас до сих пор. Удивительно то, что при вере в коммунистические идеалы, у неё было трепетное отношение к христианским традициям и в то же время объективный взгляд на то, что у нас происходило в стране: и на сталинские репрессии, и на хрущёвские дела, она была против, когда начали сносить церкви. Обо всём этом говорили в семье... А вот мой прадедушка Минас был конторским работником, но при этом у него была очень ответственная миссия - он следил за работой часов на храме Григория Просветителя. По маминой линии прадедушка был хозяйственником, очень небедным жителем Чалтыря, а его сын, мой дедушка, погиб молодым во время Великой Отечественной войны. Где и как неизвестно. Мы с братом решили найти все существующие документы и на основе своих изысканий написали книжку. Он, Нагапет Серопович Явруян, был военным хирургом, майором Красной Армии, попал в окружение, погиб в немецком концлагере «Гросс-лазарет» в городе Славута (нынешняя Хмельницкая область Украины). Я потом прочёл книгу об этом месте, там полегли 150 тысяч наших солдат. Вы представляете, какой это был ужас? Самое интересное, что деду предлагали перейти на службу к немцам, там бы он мог работать врачом и нормально жить, он остался со своими. Я считаю, что это достойный поступок.

- У вас в семье очень много врачей. Но мне кажется, вы больше увлечены краеведением и литературой. 50 вышедших книг - весомый аргумент...

- В детстве увлекался историей, хотел стать журналистом.

Но медицина меня тоже интересовала. И, конечно, хотел и туда, и туда. Но поскольку я вырос в среде врачей, папа стал очень деликатно подталкивать: деточка, такая благородная профессия - доктор, Чехов был доктором, Булгаков, Конан Дойл, Моэм. Никому врачебное дело не мешало писать, а скорее наоборот. Ну, вот так он меня и сагитировал. Но я не жалею, работа врача заставляет задуматься о ценности жизни. И потом медицина - это океан специализаций, от психолога до патологоанатома. Я - уролог. Недавно вышла моя книга рассказов из врачебной практики - откуда бы я взял все эти истории, если бы не был врачом? Так что о своём выборе я не жалею.

О Минасе Балабанове и армянском погосте

- Тогда давайте о выборе истории. О Нахичевани. Какие годы для неё были самыми успешными?

- Расцвет Нахичевани пришёлся на правление Минаса Ильича Балабанова - это вторая половина XIX века. Многие годы я писал о том, что надо поставить в Ростове памятник Байкову, теперь он есть. Но так же долго я пишу о том, что нужно установить памятный знак Балабанову. Потому что облик Нахичевани определил именно Минас Ильич. Он заложил Александровский сад (парк им. Вити Черевичкина), Балабановские рощи, которые сейчас мы знаем как парк Островского. В его время было завершено мощение улиц и площадей, возведено пожарное депо, сделано освещение, построено город­ское училище, театр, открыт городской банк, учреждено Николаевское благотворительное общество. И много-много ещё хорошего он сделал. Но пришла Гражданская война и такие люди, как Балабанов, стали не нужны, он уехал из России и, по слухам, последние его следы были в Бельгии.

- Но другие известные нахичеванцы остались. Я недавно была на армянском кладбище, удивилась тому, сколько там известных фамилий. Но само кладбище в плачевном состоянии...

- Это правда. Я считаю, что армянское кладбище должно быть, как музейный пантеон.

А у него сегодня даже ответственного лица нет. Не знаешь, к кому обратиться? Получается парадоксальная ситуация: если я захочу за свои деньги установить табличку какому-то известному деятелю на доме или на улице, я не смогу этого сделать. Но если я эту табличку установил и её кто-то украл, разбил, то ответственность за это никто не несёт. То же самое здесь. Если я приду на кладбище и скажу, что я хочу поставить там какую-то стелу, мне откажут. Но при этом ограды свалены, мусор везде, старые могилы, уже безымянные, затоптаны. Оказывается, можно и так, и ничего за это никому не будет. Пройдите по улицам Нахичевани. Масса красивых домов, которые могли бы стать туристическими объектами. Но кто ими занимается? У нас нет даже элементарного - указателей, что здесь жил тот то. На том же Армянском кладбище у могилы Чалхушьяна можно рассказать много интересного. Например, что здесь покоится не просто интересный человек и писатель, а отец Сусанны Мар, поэтессы Серебряного века, которая была возлюбленной Мариенгофа и подругой Есенина. Хорошо, что стараниями Нахичеванской-на-Дону армянской общины многие могилы, в том числе, могила Чалхушьяна, были восстановлены. Но сколько неухоженных захоронений известных нахичеванцев можно встретить на кладбище!

- Думаете, наступит время, когда займутся?

- Когда ты 25 лет пишешь на одну и ту же тему и ничего не меняется, то веры в добро стано­вится меньше. Особенно обидно, когда ездишь в другие го­рода. В Ленинградской области, в городах Золотого Кольца России достопримечательности охраняются, как святыня, а дон­ские города, в том числе Ростов, напоминают мне неухоженную старуху с золотым зубом, но беззубым ртом при этом. В Ростове разрушен дом Врангеля, а в Нахичевани практически разрушен дом Григоряна. Хотя этот архитектор очень много сделал для спасения Сурб-Хача и для столицы Армении. Когда-то на здании была табличка, что в этом доме он родился и вырос, но сейчас здание затянуто сеткой, видимо, чтобы было не так стыдно смотреть, что от него осталось. После войны мы смогли поднять из руин и восстановить целый город, а сейчас у нас ни на что действительно важное, значимое, вроде культуры и истории, нет денег. Но я хоть и говорю, что веры в добро у меня всё меньше, оптимизм есть. Я же врач, а врач всегда должен давать надежду. Будем надеяться...

Смотрите также:

• Кофе и сигарета. Как начинала своё утро старейшая актриса России →
• Мармеладное сердечко. На что делает ставку ростовчанка-банкир →
• Мире - мир. «Ешь, молись, люби» по-ростовски →