Месяц назад совет экспертов Национальной литературной премии «Большая книга» объявил лонг-лист своего 13-го сезона. Жюри отметило более 40 произведений, как знаменитых писателей, так и новичков из разных уголков мира, от Одинцово и Томска до Висбадена и Парижа.
На «Большую книгу» в этом году вместе с другими финалистами претендуют Дмитрий Быков, Виктор Пелевин, Людмила Петрушевская и Дмитрий Глуховский. И в ряду с этими именитыми писателями стоят донские авторы - Владимир Козлов и Владимир Данихнов.
О Данихнове «АиФ на Дону» писали три года назад, когда он номинировался на премию «Русский Букер». К сожалению, тогда большую радость эта новость фантасту из Новочеркасска не принесла. Владимиру диагностировали рак, после тяжёлой операции он проходил курс химиотерапии, и редакция помогала его семье собирать деньги на лечение. Один из лучших современных донских писателей вынужден был просить деньги у общественности.
Почему занятие литературой не приносит дохода, как выжить автору и для чего вообще пишутся книги? Об этом и многом другом мы поговорили с другим номинантом «Большой книги», автором романа «Рассекающий поле» Владимиром Козловым.
Герой другого времени
Юлия Панфиловская, «АиФ на Дону»: Владимир, поздравляем с номинацией! Широкой публике вы известны как литературовед, поэт. И вдруг - роман, который сразу так выстрелил...
Владимир Козлов: На самом деле в литературной среде я нахожусь давно и думаю, что довольно глубоко погружён в процесс (Владимир - редактор двух журналов, в том числе и журнала о поэзии - Авт.), но, несмотря на то, что я много лет делал наброски в прозе, первая оконченная вещь появилась только сейчас.
Несколько раз я пытался за неё браться, но, видимо, небеса были против - каждый раз что-то происходило, что не позволяло заниматься прозой. Например, меня в 2007 году пригласили возглавить редакцию большого журнала - и замысел был отложен. И сейчас я только рад тому, что взялся за это дело в зрелом возрасте - в отличие от стихов, проза требует зрелости. И совершенно иного подхода, поэзия и проза работают как разные органы. Например, почки и печень.
И если поэзию из повседневности вытеснить невозможно - у меня были сумасшедшие периоды рабочей занятости, но в это же время я мог записывать много стихов. А роман я писал почти пять лет - это много для текста такого небольшого объёма.
- Вам польстило то, что дебют оказался удачным?
- Мне в каком-то смысле повезло. Когда роман уже дописывался, я попал в жюри премии «Русский Букер» и увидел премиальный процесс изнутри. Мне принесли шесть мешков с романами, из которых нужно было составить лонг-лист.
Естественно, прочитать всё это до конца за три месяца физически невозможно. Обычно читаются первые страниц 30, и если книжка цепляет, то её выуживают из горы. У меня, конечно, было ощущение, что я написал нечто достойное, но я совсем не был уверен в том, что все достоинства текста видны с первых же страниц.
Новость о попадании в длинный список «Большой книги» стала радостной в том смысле, что теперь-то книгу точно дочитают до конца.
- То есть, вы проделали такую большую работу, потратили несколько лет жизни, не будучи уверенным, что этот труд кто-то оценит?
- Я изначально ориентировался на другое. У меня было ощущение, что я должен рассказать о герое 1990-х другого типа, с совершенно иным, ещё неописанным в литературе образом мыслей и мироощущением (действие происходит в середине 1999 года, захватывает период терактов в Москве и Волгодонске).
Лет десять назад началась волна прозы от людей, выросших в то время, я всё активно читал, но было ощущение, что моего героя всё нет. И вот это ощущение долга нарастало. Мне не хватало в прозе внутренней речи, зато в ней было много внешних действий, про которые мало что понятно: почему герой так себя ведёт, что за этим стоит?
Про доктора Живаго Пастернак говорил, что такого типажа не могло быть в то время, которое он описывал, что он сочинён задним числом и во многом написан уже исходя из того, что дальше произошло. Я отчасти могу то же самое сказать о своем герое. Но главное - это высказывание могло появиться только в форме романа. Стихами его не выразишь. И я рад, что так не произошло.
Литература не продаётся
- Книгу быстро издали.
- Да, грех жаловаться. Я её закончил в начале прошлого года и отправил в журнал «Новый мир», где выходили мои подборки стихов. Отделы прозы возглавляют совсем не те люди, что руководят отделами поэзии, - в них меня не знают. Я думал, если рукопись не возьмут, предлагать её в другие литературные журналы не буду.
Но главы из «Рассекающего поле» всё же были напечатаны, и я рад этому, потому что толстые журналы - это высокий уровень. Важно понимать, что ты ему соответствуешь. А затем роман целиком вышел в уважаемом издательстве «Время».
- Вы говорите о положении, в котором находится литература. Неужели всё так плохо?
- Парадокс состоит в том, что у нас вроде бы литературоцентричная страна, наша литература, классики - это то, чем мы привыкли гордиться.
Но при этом существовать в современном мире писатель почти не может. Мне, например, приходится в состоянии глубочайшего дефицита времени искать 10-20 минут в день, чтобы что-то записать. Когда накапливается много материала, ищу способ взять неделю отпуска.То есть литература отдана людям, которые вынуждены зарабатывать на саму возможность ею заниматься. Это чистое служение или хобби, которое обходится довольно дорого. А ведь я - это ещё благополучный сценарий, многие не выдерживают такого способа существования в литературе.
Я пытаюсь ни на минуту не позволять себе думать о том, что писательская деятельность меня накормит - служение искусству должно быть чистым. Однако считать нормальной ситуацию, в которой находится литература сегодня, я всё же не могу.
Смотрите также:
- Ирония против грязи. Как сообщества в соцсетях повышают активность жителей →
- Одним - любовь, другим - удача. Астрологический прогноз на 2015 год →
- Собутыльник на час. Сколько стоит новая услуга в Ростове? →