Первый раунд санкционной борьбы Россия выиграла. Но нет сомнений, что идёт подготовка следующих этапов. Быть может, затянутых на десятилетия, как это было с СССР. Победит тот, кто сегодня смотрит в будущее по государственному стратегически, а не тактически и только к себе в карман. Поэтому очень нужны люди с большой практикой и государственным мышлением.
– Если бы вы начинали работать в сельском хозяйстве сейчас, то какое бы направление выбрали? И что сегодня можно назвать перспективным?
– На юге самым рентабельным является растениеводство. Начинать с него можно, имея базу десятки тысяч гектаров земли. С нуля будет тяжело, потому что свободной земли нет. Это касается, в первую очередь, Ростовской области.
Донская земля способна давать 5 тонн пшеницы с гектара. Использовать её под животноводство – не самая умная идея. Например, в Подмосковье земля даёт 2 тонны ржи, и на том же гектаре можно содержать ещё и коров. Поэтому, считаю, животноводство должно быть сосредоточено там, а растениеводство – на Дону.
Это если рассуждать по-государственному.
Конечно, есть в Ростовской области несколько районов, где из-за засушливых земель и множества низкопродуктивных неудобий занимаются только пастбищным животноводством. Но его результативность не сравнима с показателями Центральной полосы России.
– В области, получается, выращивать скотину на мясо невыгодно?
– Было невыгодно. Большой рост цен на продукты за рубежом сейчас многое сделает рентабельным.
Лет 15–18 назад животноводство наше медленно приходило в упадок. Производительность коров, свиней, тех, что оставались со времён социализма, была низкая. Мы тогда проиграли. И потеряли животноводство.
– Но ведь были какие-то попытки исправить ситуацию?
– Некоторые люди пробовали, привозили новые молочные породы. У первого поколения завезённых животных что-то получалось, но их потомство теряло в качестве. А у нас тогда селекции особо не наблюдалось. Плюс мы не могли бороться с болезнями импортированных животных. В мясном животноводстве привесы их герефордов несравнимы с нашими красной степной или калмыцкой породами. Душили отрасль ещё и очень дешёвым мясом, которое завозили из-за рубежа.
Я думал: «Да что это такое! Откуда такая низкая себестоимость? Они же просто с рынка нас выдавливают…» Разобрался: у них продовольственная безопасность построена правильно – должны производить на 10–15% больше потребности страны. 90% продукции покупалось внутри государства по цене, выгодной фермеру, ещё 10% он мог продать куда угодно и за любую сумму. А оставшуюся часть продукции сбрасывали в Россию по демпинговой цене. Целенаправленно. С тем, чтобы задушить наше производство.
Это была чёткая программа. Но мы тогда этого не понимали.
Наше правительство глубоко не вникало, почему животноводством заниматься невыгодно. Потом стало, вероятно, ставить импорту какие-то преграды. И вот за эти годы были вложены большие деньги, наработан опыт и мы насытили рынок отечественной свининой. У нас сегодня её перепроизводство, можем сами поставлять за рубеж.
– А с птицей как?
– То же самое касается птицеводства. Многие помнят «ножки Буша». Их завозили пароходами. Почему? На Западе едят только белое мясо. Из куриных ножек они делали мясокостную муку. А тут открылся огромный рынок России, где «все всё съедят»... Это тоже на долгие годы остановило развитие нашего птицеводства.
– Очевидно, что ситуация по многим позициям сильно поменялась по сравнению с 90-ми годами и началом нулевых. Есть ли направления, где требуются силы и средства?
– Всё поменялось. Свиноводство, птицеводство у нас избыточное, как и должно быть для продовольственной безопасности, яйцеводство – суперизбыточное, поскольку мы производим на пару-тройку миллиардов яиц больше, чем может съесть вся страна.
В провале производство говядины. Почему? Это более дорогостоящий процесс: нужны новые породы и многолетний цикл выращивания коров. Сегодня, когда Россию отрезали от поставок дешёвой говядины, наступило время заниматься созданием своего мясного производства крупного рогатого скота.
Эта тема может оправдать себя и стать рентабельной. Конечно, нужен капитал и специалисты, которых, к сожалению, уже почти не осталось. Из плюсов – можно получить по 300–400 гектаров неудобий под пастбище на тысячу голов, но это не обязательно. Самое вкусное и дорогое мясо – мраморная говядина, её получают из КРС, выращенного на зерновом корме в стойлах.
Ещё одна тема, которая мне видится интересной, выращивание лососёвых – форели, сёмги и других видов рыбы в установках закрытого водоснабжения. Пока не вижу, чтобы направлением активно занимались, хотя оно потенциально рентабельно. Почему? В Россию завозили из-за границы рыбу лососёвых пород до 400 тысяч тонн. Теперь нам поставки перекрыли. Тема отечественных лососёвых становится востребованной.
– Всегда хотелось спросить, почему вы занялись сельским хозяйством? Продали свой успешный нефтяной бизнес в середине 90-х и вернулись в направление, которое в те годы просто было убито?
– Люблю узнавать новое. К тому же, у меня были источники информации. Вижу себестоимость, вижу мировой рынок и делаю выводы.
В перестройку и 90-е годы мировая цена на зерно была 140 долларов за тонну. Соответственно, в нашей стране можно было закупать его за 120 долларов плюс 20 долларов на логистику и прочее.
Трейдеры покупали у наших хозяйств зерно по 60 долларов, максимум, 70. И зарабатывали сумасшедшие деньги. Откуда взялись нынешние крупнейшие компании? Они были построены на ограблении селян с 1995-го по 2005 год. За десять лет разорили сельское хозяйство, а сами поднялись.
Но я-то понимал, что могу заниматься сельским хозяйством и продавать своё зерно без посредников по 120 долларов за тонну при его себестоимости 58–60 долларов.
Тогда рентабельность производства была 100%. Но воспользовались этим не производители зерновых, а те, кто у них покупал. Все разбогатели, кроме селян. Крестьянин разорился… Пока не дошло, что-то не то делает. Вот когда дошло, тогда ситуация поменялась.
– А что сейчас?
– За прошедшие годы себестоимость зерна поднялась, наверное, до 200 долларов за тонну, но и цена ушла за 380 долларов.
Если бы не заградительные пошлины, то селяне бы чувствовали себя великолепно. Я эту точку зрения как председатель Зернового союза сельхозпроизводителей Ростовской области отстаиваю везде. Делаю расчёты, доказываю. Смотрят, соглашаются. Но продолжают свою политику: собака лает, караван идёт.
– Для Ростовской области что сейчас рентабельно в растениеводстве?
– Рентабельно сеять пшеницу, подсолнечник. Горох – около нуля, потому что не каждый год идёт в прибыль. Кукуруза рентабельна только поливная. Этим набором мы ограничены.
Соя убыточна, она требует много влаги. Лён – нишевая культура для небольших производителей. Рисоводство, создание новых чеков – это огромные затраты, которые никогда не отобьются. Там, где чеки были созданы советским государством, система работает. Если, конечно, есть кадры, трудовые династии, потому что технология производства риса тончайшая.
– А садоводство?
– С ним тоже сложно из-за отсутствия кадров, способных масштабировать работу садов на сотни гектаров. Плюс длинные сроки выращивания садов, отсутствие спецхранилищ и оборудования для них, потребность в серьёзных вложениях. Да и саженцев у нас нет. Мы же их ввозили из-за рубежа. Параллельный импорт тут не поможет: саженец – живое существо.
Садоводство как направление, скорее, можно рассматривать на перспективу, когда всё наладится.
– Если говорить о санкциях и контрсанкциях, как вы думаете, они скажутся на состоянии сельхозпроизводства?
– Пошлины, которые у нас ввели в противовес санкциям, для селян как красная тряпка для быка. Понимаем, что нас просто разоряют.
На мировом рынке есть Австралия, Канада, США, Румыния, Франция – все производители пшеницы и есть потребители, где она не растёт, это Африка и арабские страны. Как мы можем с нашими пошлинами конкурировать с другими производителями зерна? Понятно, чем это закончится: мы ослабнем и потеряем долю на мировом рынке, а они будут развиваться.
Я помню те времена, когда на лопатки уложили своё сельское хозяйство, и знаю по опыту, с каким трудом из этого выходили. Помню, когда в России косили 70 миллионов тонн зерновых, а сейчас – 130 миллионов. Когда мы опять вернёмся на 70 миллионов? Думаю, пяти лет удушения хватит.
