«Я вернусь на Донбасс». Сапёр потерял ногу из-за мины ВСУ, но не сдался

Потерять ногу, но не силу воли – так лаконично можно сказать про донского спасателя Евгения Вырупаева. 28-летний сапёр подорвался на украинской взрывчатке в 2022 году при разминировании города в ЛНР. Заменив левую ногу протезом, он рвётся обратно, дабы похожая участь не постигла местных жителей.

Спасатель рассказал rostov.aif.ru о специфике своей работы, иностранных минах в ЛНР и восстановлении после подрыва.

Дело было в Счастье

Алексей Санин, rostov.aif.ru: Как вы – сотрудник Донского спасательного центра МЧС – оказались в городе Счастье?

Евгений Вырупаев: Я состоял в группе проведения пиротехнических и взрывных работ, стал ездить в командировки на Северный Кавказ и по всему ЮФО. До последних событий мы уничтожали взрывчатку, оставшуюся после Великой Отечественной войны и двух чеченских кампаний.

– Расскажите подробнее о вашей работе.

– Мы выезжаем на место обнаружения, идентифицируем находку. Если это боеприпас, то выставляем безопасную зону и начинаем откапывать снаряд. Взрывчатка может находиться на поверхности. Тогда мы сразу грузим её в специальную машину и отвозим на полигон для дальнейшего уничтожения.

– В Луганске было всё по-другому?

– Специфика кардинально другая. Конечно, мы продолжаем заниматься адресной помощью. То есть, ты приезжаешь на точку и знаешь, где боеприпас. В этом нам помогают местные жители – они-то видели, где работали «Грады», «Ураганы» и миномёты. Но большая часть работ проходит в полевых условиях, когда спасатели находят мины, спрятанные в грунте.

– Второй вариант, естественно, опаснее?

– Определённо.

Солдаты ВСУ не жалеют взрывчатки и экспериментируют, не всегда действуют по учебникам. Теперь нам приходится чуть-чуть переворачивать сознание и думать, как они. Бывают мины-ловушки. Допустим, ты подходишь к лесу и видишь, что на самом видном месте лежат противотанковые образцы. В таком случае их можно чуть ли не руками снимать, но вот загвоздка в том, что между ними ещё одна закопана. Часто мины ставят по подобию слоёного торта, то есть, сразу пять мин зарывают – такого мы ещё не встречали. Ещё украинцы помещают детонирующие заряды в магазины для автоматов и разбрасывают на поле боя. Наш боец вставляет такой в автомат, выпускает пару патронов и ему пальцы отрывает.

– А какие именно мины вы находите?

– В начале спецоперации ВСУ использовали советские образцы. В конце 2022 года своя, видимо, кончилась и наши ребята всё чаще стали встречать взрывчатку иностранного производства. Сейчас активно завозят немецкие и польские мины, а там и вся Европа поставляет. Я знаю, что даже NLAW (шведско-британская переносная управляемая ракета. - Прим.авт.) находили, но это уже к нашему профилю не очень относится.

– Город Счастье рядом с Луганском, по сути, в самом центре республики. А на окраинах Донбасса мин ещё больше?

– В Соледаре точно будут минные поля, потому что его недавно освободили. По нему же и минометы работали, и «Ураганы». Та же ситуация и в Мариуполе. Для сравнения, мы до сих пор с Великой Отечественной войны снаряды находим, хотя прошло уже почти 80 лет.

Ампутация и реабилитация

– Давайте поговорим про 30 мая 2022 года. Что тогда произошло?

– В 12 часов дня мы прокладывали полосы доступа на минном поле. Суть в том, что мы идём первые, пробираемся вглубь и окружаем мины. Я нашёл одну, вторую, третью. Работать было сложно, потому что поле находилось над водоводом, который соединяет Счастье и Луганск. Миноискатель фонил из-за железной трубы. В четвёртый раз я наткнулся на перевёрнутую противопехотную мину. У меня возникло ощущение, что просто так её не снимешь, поэтому доложил командиру группы. Начал отступать и левой ногой наступил на камень, который продавил другую мину.

– Что было дальше?

– Взрыв. Меня и командира откинуло ударной волной. Я сначала не понял, что произошло, но автоматически стал проверять ноги. На правой пальцы почувствовал, а на левой – нет. Голову приподнял и всё увидел… Командир группы встал и доложил по радиостанции, что произошёл подрыв. Мне быстро наложили жгут и доставили в луганскую больницу. В ней мне ампутировали ногу по бедро. Далее был ростовский госпиталь, московский медцентр им. Вишневского и его филиал. Уже в Питере мне поставили протез, и я прошёл полный курс реабилитации.

– Как отреагировали ваши родственники?

– В первые дни все пытались дозвониться до меня. Когда я очнулся в луганской больнице, то познакомился с соседом по палате Славой. Из четырёх человек только Слава ходил, хотя после «Урагана» у него нашли трещину в ноге, осколок в голове, вдобавок рёбра были сломаны. Как-то ночью он спросил: «Пить хочешь?» Я говорю: «Да». Вот он мне воду постоянно носил, и мы сдружились. На утро Слава сказал, что надо бы родным позвонить. Я в первую очередь жену набрал. Тогда я думал, что никому ещё ничего не сказали, а она уже в курсе. Конечно, Настя сильно переживала, мама плакала и отец расстроился. Но потом всё устаканилось.

– Каково Анастасии быть женой сапера?

– Очень тяжело. Она переживала, что я еду в Луганск. А после подрыва не отходила от меня ни на минуту. Пока я не привык к протезу, она всегда ночевала со мной в палате, начиная от Ростова и вплоть до Питера. Домой вернулись вместе. Огромное ей спасибо за всё. Мы женаты два года, и она всегда меня поддерживала. Я же не первый раз ездил в Донбасс. До этого я несколько лет перевозил гуманитарные грузы.

– 10 июня глава МЧС Александр Куренков вручил вам Орден Мужества. Вы менее чем за два месяца нашли 53 мины. Близкие гордятся вами? И что говорили жители ЛНР?

– Родственники очень гордятся. К тому же мне от ведомства установили лучший протез, который вообще есть. А местные жители нам всячески помогали. Как-то мы работали возле одной крохотной деревни, там у нас была точка сбора. Люди выходили, спрашивали, чем могут помочь и предлагали еду, молоко, простоквашу. Что у них было, то и предлагали.

– Бывали ли ещё случаи, когда вашей жизни или товарищам угрожала опасность?

– Сложные ситуации бывали. Снаряды с Великой Отечественной войны непредсказуемы. Возможно, образец перегнил или у него окислился взрыватель. Колоссальная опасность возникает при перевозках. К слову, в Новороссийске проходили ожесточенные бои и там до сих пор находят крупнокалиберные боеприпасы. Нам попадались однотонные фугасные авиационные бомбы, которые мы уничтожали на полигоне. От них очень сильный взрыв.

– Как проходила реабилитация после подрыва?

– После курса реабилитации я приехал к протезисту в Петербург, и он мне сказал: «Ты уже после двух недель ходишь без костылей, когда другие люди полгода этого добиваются». Я быстро восстановился и вернулся на службу. Теперь хочу вернуться в ЛНР.

– Продолжите работать сапером?

– К сожалению, нет. В протезе шесть килограммов железа, металлоискатель будет на него реагировать. К тому же он электронный, управляется с телефона, поэтому создаёт помехи. Я хочу поехать начальником штаба отряда, чтобы руководить действиями, решать, где и как разминировать объекты. Уже разговаривал с руководством, они только за. Профессия очень глубокая. Я шесть лет служу, знаю всю систему изнутри, и теперь должен передать полученный опыт.

– А почему вы рветесь обратно? Если вас никто не заставляет, то почему бы не работать в безопасности?

– Считаю, что я там нужен. Я не понимаю, почему русский народ стал изгоем в европейских странах. Если обратиться к истории, мы всегда всех выручали и победили фашизм. Сейчас нас пытаются задавить, и это сильно меня задевает. И еще я хочу помочь своим боевым товарищам и спасти жизни мирных жителей. В Донбассе дети пойдут купаться на речку и, возможно, один из них зайдёт чуть дальше пляжа. Произойдёт подрыв. Ну как можно это допустить?

Актуальные новости Ростова и области можно читать в нашем Telegram-канале.