Анисья родилась в пятницу, 10 декабря 1926 года. Отец её был тогда в отъезде, и соседка, увидев новорождённую, сказала матери: «Дуня, сколько тут осталось до Нового года? Не тащи дитё в райцентр, не морозь. А потом муж вернётся и зарегистрируете...»
Дуня согласилась. А спустя неделю, 17 декабря, по всем республикам Советского Союза началась первая для молодой страны перепись населения. Шла она под девизом «Рабочий! Крестьянин! Ты строишь жизнь. В этом поможет тебе перепись населения». В тот год в молодой Стране Советов насчитали 147 миллионов человек. Среди них была и украинская девочка из сибирской деревни Дувановка Анисья.
Сегодня её зовут Анисья Сергеевна Сиряк. Ей 97 лет, она до сих пор разговаривает на суржике, помнит мелодичные украинские песни и живёт в хуторе Большой Лог Аксайского района.
Про брезгливость забудьте!
Главные воспоминания Анисьи Сергеевны связаны с войной.
— Нас у мамы было пятеро. Когда началась война, мальчишек сразу позабирали, — рассказывает она. — А потом стали забирать и девчат. Мне тогда было 17 лет. Домой пришла повестка: меня и ещё 11 девочек из деревни посадили в вагоны и повезли. В каждом населённом пункте до Омска подсаживались и подсаживались девчата, так набралось 102 человека.
Это была ранняя весна 1943 года. Состав дошёл до Рязанской области, там девушек высадили и объяснили, что теперь они фронтовые подсобники, отряд, который будет помогать хоронить убитых, транспортировать раненых, восстанавливать в тылу то, что было разрушено. И вообще, надо приготовиться к трудностям.
Анисья была готова, выросла в деревне. Но в первую же ночь на новом месте проревела. Из дома девчонки уехали в своём, из еды взяли по узелку, дальше надеялись, что получат обмундирование, жильё, талоны на кормёжку. А всё пошло не так: фронт задыхался в боях — обмундирования и кормёжки не хватало. И командиры учили девчат: если хотите выжить, про страх и брезгливость забудьте — снимайте одежду с убитых, подбирайте еду и хлеб. Война вокруг. Вам ещё повезло — и кивали на тех, кто лежал в полях.
Холод — не тётка
Поселили девичий отряд в полуразрушенных конюшнях — тепла никакого, через дыры в крыше завывала метель. Спать приходилось на деревянных топчанах: недавно здесь лежали раненые, их вывезли. Но остались пропитанные кровью матрасы и одеяла. Вначале было неприятно к ним прикасаться, но холод — не тётка, пришлось. Командир, глядя на всё это, распорядился выделить из команды лучших прачек, те выстирали одеяла в ледяной воде. Стало чуть получше. Потом залатали дыры, заложили сухой травой щели. Можно было жить.
Работы по восстановлению железной дороги начинались с раннего утра и шли до позднего вечера: девушки засыпали землёй ямы на дорогах, подтаскивали рельсы и шпалы. Анисья тоже тащила — в мужском ватнике со стороны она, невысокая, тонкая, выглядела, как муравей. Командир ещё при зачислении её в отряд ругался — прислали дитё, какой с неё толк? Но Анисья старалась и благодаря характеру работала наравне с крепкими девочками, чем вскоре заслужила уважение и подруг, и командира.
— Чем вы питались?
Анисья Сергеевна закрывает лицо руками и беззвучно плачет.
— Искали в полях мороженую картошку. Командир отпускал нас в деревни у людей попросить, так у них детки малые, самим есть нечего! Дадут две картошки, сварим в кипятке и пьём отвар. Я тогда так похудела, что когда домой после войны вернулась, мама упала в обморок — не узнала меня.
Две ямы для мёртвых
Первые недели в отряде прошли в холоде, голоде, но тишине. И вдруг ночами начали слышаться снаряды — совсем близко пошли бои, к деревне, где прятались сибирские девчата, подошли фашисты.
Анисья Сергеевна сейчас уже с трудом вспоминает те события, но десятью годами раньше она под запись рассказывала школьникам: фашисты прорвали фронт, налетели со всех сторон на деревню, как саранча, и собрали девушек. Согнали в одно место, обнесли столбами с колючей проволокой, троих немцев с автоматами оставили охранять.
Пленницам объяснили, чтобы готовились к транспортировке на работу в Германию. Трое суток девушки сидели без воды и еды, на холодной голой земле под открытым небом. Иногда какой-нибудь охранник сжалиться, протянет флажку воды — от двух глотков жажда становилась ещё сильнее, а больше не было. Девочки заболевали, многие ломались психологически. Анисья чудом держалась.
Но угона в Германию, к счастью, не произошло — деревню взяли красноармейцы, девушек освободили, напоили, а следующим утром они снова вышли на работу.
Теперь она была другой: помимо восстановления дороги, надо было собрать погибших и искать раненых. Живых грузили на санитарную тележку, а мёртвым выделили две ямы: одну для фашистов, другую для наших.
— Поначалу было страшно: люди в крови, покалеченные, часто такие, что смотреть страшно! Как их брать? А командир говорит: на руки намотайте тряпки та берите — это приказ! Потом он нам рукавицы привёз, стало легче. Когда всех собрали, а было их много, командир проверил у них документы и сказал нам всех похоронить... Четыре дня такую работу делали. А как закопали ямы, я села над нашими красноармейцами и заплакала — оттого, что их матери, сёстры, жёны не смогут с ними проститься и даже не будут знать, где они лежат. Приехать на могилку некуда... И своих вспоминала — отца, брата... Тяжёлая была та ночь...
Но тяжёлая она случилась ещё и потому, что во время боёв отряд фронтовых подсобников потерял четверых девчонок и одного командира. Их похоронили отдельно: смастерили крест, проводили, помянули и пошли дальше. Теперь девушкам приходилось ходить на работу за 15, а то и 20 километров. Когда морозов не было, ещё ничего. А если ударит −35...40 С, то пока дойдут до тёплой конюшни, обмораживали ноги, руки, простужались. На чём держались, даже и не объяснить. Особенно удивляла командира Анисья, какие бы трудности на неё ни валились, ползла на работу. Жила прошлым и будущим, а настоящее — голодное, ледяное, страшное — вытесняла из сознания, будто это всё не про неё и не с ней.
— Новостей нам никто не говорил — не знали, когда всё кончится, — вспоминает Анисья Сергеевна. — Поэтому, когда пришла Победа, мы с девчатами попадали на землю и плакали та плакали! И не верилось, что беды наши закончились. Мне тогда было 19 лет. И я поехала домой, к маме...
Правители менялись, а жизнь нет
А дальше была длинная-длинная жизнь. В 21 год Анисья вышла замуж — за парня из своей же деревни. Говорит, прожила с мужем счастливо: родили пятеро детей. Но поскольку родители Анисьи рано умерли, на её плечи легчи младшие братья и сёстры.
Как-то крутились: брали наделы земли, выращивали скотину, а в 1968 году решили переехать из холодной Омской области в Аксайский район, здесь уже жили их родственники.
Муж с сыном прибыли первыми, а потом перебралась на Дон и Анисья. В поезде у неё украли документы и все вырученные от продажи дома и хозяйства деньги. Пришлось начинать жизнь с нуля. Вначале помогали родственники, потом муж Анисьи устроился комбайнёром и трактористом. Анисья работала в колхозе, в магазине, потом на молзаводе, а под старость ушла нянечкой в детский сад. Здесь, когда ей было уже за 60 лет, стала петь в народном хоре. И наконец-то, хоть на выступления, наряжаться — на трюмо в несколько рядов висят бусы и праздничные фотографии.
— Анисья Сергеевна, говорят, песня помогала людям на войне?
— Кому, может, и помогала, а мы так тяжело работали, что совсем было не до песен — придёшь, скинешь сапоги с опухших ног и, если быстро уснул, уже радость... Спивать начали, только когда жизнь стала более-менее.
— А когда она была лучшей? Вы же пережили столько наших правителей...
— Я про правителей ничего не могу сказать. Они, может, менялись, а наша жизнь — нет. Пятеро детей за десять лет я родила: накормить, одеть, обуть. Раньше кредитов всяких от государства не было: сам детей родил, сам себе и помогай. Я днём работала, а ночью вещи подшивала. Ребяты у меня всегда ходили чистые, аккуратные и выросли хорошими людьми. Шесть внуков у меня и два правнука. Старшему уже 25 лет.
...Мы пьём чай, и я всё пытаюсь выудить у Анисьи Сергеевны светлое воспоминание. А она говорит, что 97 лет для человека — слишком много. Она устала. И ничего лёгкого, что свалилось бы на неё, как подарок, сегодня уже и не вспомнить, нет.
Но вдруг мы заговорили о её нарядах для выступлений в хоре. И Анисья Сергеевна рассказала, как после войны мама ей на свадьбу раздобыла ситец. И пошила белое, очень простое, но такое красивое платье, которого ни до ни после в жизни Анисьи Сергеевны не было. И при воспоминании об этом платье глаза Ани стали молодыми. Она заулыбалась, раскраснелась. И стала похожа на ту девушку на фотографиях, которая только-только вернулась с войны — впереди у неё целая жизнь. И это уже можно было назвать счастьем...
