«Мне 81 год, чего только в жизни я не видел, где только по краю не ходил: сердце с 18 лет болело, потом была операция – онкология, недавно коронавирус перенёс, а всё живу», – с этого начался наш разговор с поэтом, автором текстов многих шлягеров 1990-х Юрием Ремесником. Он сотрудничает с Вячеславом Малежиком, Алёной Апиной и многими другими столичными звёздами, а живёт в Азове. Ходит за хлебом в магазин, сидит на лавочке под мраморной табличкой со своим именем и очень не любит, когда его узнают. О короткой и долгой памяти поговорила с поэтом корреспондент «АиФ-Ростов».
«Я ничего не придумываю»
Светлана Ломакина, «АиФ-Ростов»: Юрий Петрович, встретиться с вами лично хотела чуть ли не год назад, но теперь только по телефону. Ковидом вы переболели легко, а как перенесли пандемию?
Юрий Ремесник: Как ни странно, время пандемии было очень плодотворным: мы записали огромное количество песен со Славой Малежиком, с Олегом Завьяловым («Синяя птица»), Аркадием Хораловым, Ярославом Евдокимовым. Я написал цикл «Сухарик», посвящённый детям войны. Давно собирался, а тут время пришло. Ведь я ничего не придумываю, всё из жизни. Если меня не трогает до слёз или не смешит, не берусь писать. Заболоцкий не верил во вдохновение: сел за стол и пиши, а у меня не так. Иду за город и вышагиваю текст, как Маяковский, на свободе, в степи. Вначале приходит мелодия, ритмика, а потом слова. В новом цикле песни «Колоски», «Почтальон баба Нюта», «Тимофей», «Сухарик» – это о людях, которых я помню. Тимофей жил в нашей кубанской станице, вернулся с войны без ног, катался на каталке. Жена от него ушла, а он пел на рынке песни под баян. Там есть такие сточки: «и руки оторвало бы, зубами насобачился б играть». Инструмент был для него утешением, любовью и жизнью. Вторая история – про почтальона Анюту, тогда она казалась нам бабушкой, а ей не было и сорока пяти. Носила похоронки – нелёгкое дело же. Поколение наше всё это помнит.
– Первое своё стихотворение помните?
– Нет, настроение помню – утро, туман, коровки на выгон идут. Сколько лет мне было, точно не скажу, но маленький ещё. В 15 лет уже печатался в районной газете. Меня вызвали познакомиться, думали, придёт взрослый человек, а тут я – мальчишка. А первое напечатанное стихотворение моё было «Кузнец». Я увидел, как красиво работает кузнец, будто бы держит за хвост жар-птицу: горн, пламя, искры. Был сильно впечатлён. Тогда личность человека, героя труда, была на пике – и мы писали об этом не потому что надо, красиво работающий человек, действительно, вдохновлял, хотелось тоже быть в струе, так работать.
– Но вы же и работали: строили Бухтарминскую ГЭС, на заводах, на стройках, были крановщиком. И писали стихи. А потом вдруг счастливый случай – познакомились с Малежиком. Как это произошло?
– Я приехал в Ростов на его концерт, Малежик тогда вёл «Шире круг» с Катей Семёновой. Я вынес ему на сцену стихи, и после он пригласил меня на разговор. И пошло-поехало. До сих пор мы неплохо работаем, просто у каждого времени свои песни. Раньше песню послушаешь, и сразу ясно: хорошая она или плохая. Сейчас бывает, такая дрянь выходит – ни судьбы, ни почвы, ничего не дышит, поэтому – полчаса и забыли. Когда у меня ничего хорошего не получается, я просто не пишу. И год, и два. Но это не простой, а душевное накопление. И после него бывает, что за неделю выдаешь целую книгу, которая всё это время сидела в сердце, в мозгах, просто ты её не оформлял в слова. Когда не пишется, я работаю.
– В вашей судьбе было много переломных моментов?
– Полно. Люди не любят 13-е число, а для меня оно счастливое. В 1993 году на «Поле чудес» Слава Малежик должен был впервые спеть нашу песню «Мадам». Я купил билет на поезд №13, вагон №13 и место №13. Въехал на нём, можно сказать, в новую жизнь, потому что впервые получил как поэт-песенник деньги. Ещё и приличные – 5 тысяч рублей. На них тогда можно было взять цветной телевизор и ещё что-то в довесок. А вот, вспомнил обратный случай. Ещё до знакомства со Славой я был по делам в Москве, шёл на вокзал из магазина, до поезда оставалась пара минут, я спешил, ускорил шаг и вдруг услышал за спиной страшный грохот. Я обернулся, а в то место, где я только что был, врезалась машина, погибли шесть человек и водитель. Я потом думал: несколько бы секунд промедления – и всё, но остался жить. Вернулся домой.
– Кстати, я когда вам звонила в первый раз, вы были в магазине. На улицах вас узнают?
– Уже нет. А раньше узнавали, и это обременяло, чувствовал себя, как в зоопарке. Быть всё время на виду, понимать, что за тобой следят, и контролировать каждый шаг – очень тяжело. У меня на доме (панельная девятиэтажка. – Ред.) доска висит с моим именем, и мне иногда приходится сидеть под ней на лавочке, чувствую себя, как на кладбище под могильной плитой (смеётся). Никогда не болел тщеславием, избави бог. Как только ты возомнил себя особенным человеком – всё, это конец. Особенно в нашей поэзии, где даже величайшие поэты говорили: «Быть знаменитым некрасиво. Не это подымает ввысь...» Я понимаю, что не графоман, я поэт, но потолок свой знаю.
Таланту научить нельзя
– Что можете сказать о современной литературе? Много вокруг талантливых авторов?
– Много, жаль, поэтов среди них маловато. Но и раньше было так: поэтов всегда меньше, равно как и любителей поэзии. Это было веяние моды: когда выламывали двери, чтобы поместиться в политехническом на вечере поэзии у Ахмадулиной, Рождественского или Евтушенко. Среди этой публики тех людей, которые истинно любили поэзию и разбирались в ней, было не больше, чем сегодня. Просто другое время – не зря появился рэп, это тоже поэзия, и среди рэперов есть талантливые ребята, но их мало. Имён не назову, не интересовался.
– Сейчас в интернете масса курсов, в частности, литературных. Можно научить человека хорошо писать?
– Нет, нельзя. Я потому и сказал, что литераторов блестящих масса, а поэтов хороших мало – это особая энергетика от человека к человеку. Если её нет, можно как угодно мудрить, подбирать рифмы, учиться, но ничего не будет. Ну, как можно научить таланту?
– Я видела ваши фото из 70–80-х – вы там красавец, к тому же поэт. Убийственное сочетание для того времени. Поклонницы дежурили под окнами?
– Ну, поклонницы были, конечно. Но не дежурили. Я быстро поняли, что однолюб. Всю жизнь любил одну женщину, свою жену. Мы же познакомились, когда я только из армии пришёл, а она школу окончила. Но мы были молоды, идиоты, где-то я допустил глупость, где-то она... Сейчас даже смешно о причинах вспоминать, но мы развелись. После этого я больше не женился, потому что такой женщины, как Саша, уже не нашёл.
– Юрий Петрович, вы не раз упомянули, что выбирались из самых тяжёлых болезней и ситуаций. Думали о том, зачем вас держат на этой земле?
– Тяжелейший вопрос. И кто держит? Бог ли это? Судьба или генетика? А может, даже не кто, а что держит? Шут его знает... Я никогда никого по-крупному не обижал, если грешил, то без умысла, не по злобе. Ну, и жил так, как будто жизнь у меня одна, только здесь. Я же переживал клиническую смерть. Так вот никаких тоннелей и света я не видел – ничего там нет. Поэтому для меня – рай на земле и ад на земле. И мы его сами себе и делаем, своими руками.
Певец прекрасных дам. Чем славится донской композитор 
Песня жить помогает. Прошлое и настоящее самого старого хора на Дону 
Фамильные тайны. Потомки Сергея Есенина живут на берегу Азовского моря 
«Лишь бы озеро вашей души не мутилось!» Что Дементьев сказал ростовчанам?