Они вспоминают, как были обыкновенными школьницами, студентками. Но в один день мир для них разделился на прошлое - последний школьный звонок, новое платьице к выпускному, первая любовь, мечты о будущем... и войну.
«Не бойся, дочка, смерти»
- Мне папа писал на фронт: «Не бойся, дочка, смерти. Кому суждено сгореть, не утонет...» Сам он прошёл почти всю войну. Ни разу не был ранен. Уже незадолго до Победы отец отпросился у командира на пару дней домой. Подъехал к нашей хате на грузовичке и, соскакивая со ступеньки, поскользнулся. Упал прямо под колёса проезжавшей мимо машины. Погиб на пороге родной хаты. Что это было - злой рок или трагическая случайность? - спрашивает Серафима Ивановна Волосожар, секретарь городского Совета ветеранов. - И всю войну меня мучил вопрос, почему смерть косит одних и обходит стороной других. Ответа на него я так и не нашла...
После школы - на передовую
Сима ушла на фронт добровольцем сразу после школы. Отец уже был в действующей армии, как и сестра с мужем-военным. Прощаться после военкомата она побежала в госпиталь к маме, которая с первых дней Великой Отечественной принимала раненых. Прощались наспех.
- Маме было некогда, её ждал больной, она обняла меня и побежала на очередную перевязку, - вспоминает ветеран. - А я вдруг заплакала в этом большом больничном коридоре. Мимо проходил раненый боец. Он нёс из столовой котлету и кусочек хлеба. И, видимо, желая утешить, отдал их мне. Так я и ушла на фронт с этим кусочком хлеба в кармане...
По словам Серафимы Ивановны, несмотря на возраст, к лишениям она и её сверстники были готовы:
- В школе военрук научил нас стрелять из винтовки и пистолета. У меня, например, в старшем классе был значок «Ворошиловский стрелок». Мы всем классом ходили на курсы связистов и в планёрно-лётную школу. И когда случилось такое лихолетье, никто и не задавался вопросом, где же нам быть. Конечно, на передовой!
Впрочем, признаётся ветеран, первые недели и месяцы на фронте были самыми тяжёлыми, когда чувства и ощущения оставались прежние, из мирной жизни. Девочке, которую ещё вчера баловала мама, только предстояло выдержать весь кошмар войны.
Мы убивали войну
- Я была аэростатчицей и связисткой. Уходя на линию, мы просто говорили: «Я пошла». И шли под огнём, ползком многие километры: связь же нужна при любых обстоятельствах, - говорит Серафима Ивановна. - Однажды вернулась с задания совершенно без сил. Мы тогда располагались в детском саду, я упала на маленькую кроватку и отрубилась. Так крепко спала, что не услышала боевую тревогу. Очнулась, когда девчата уже возвращались из укрытия. Поднимаю голову, а подушка в крови. Возле кровати ещё шипит осколок. Ранило возле виска. Если бы на сантиметр правее, то меня бы уже не было...
К чему невозможно было привыкнуть, так это к тому, что утром человек жив, а через несколько часов его уже нет. Я до сих пор помню свою однополчанку Ганю Сайко. Она потеряла в Бресте всю семью. Её мужа, детей, родителей фашисты сожгли заживо в их доме. Это горе так выжгло её душу, что она никогда ни о ком больше не плакала. Холодная была, как неживая. И вот однажды к нам приехали с концертом пионеры. Детки долго пели, плясали. И когда уже сели в машину, чтобы ехать обратно, как вдруг - налёт! От их автобуса не осталось ничего. Ганя схватила уцелевшую детскую пилотку, и... её сердце не выдержало. С этой пилоткой мы её и похоронили.
Помню и Лену Иванову. В Карпатах наш шофёр не справился с крутизной, машина сорвалась. И ей оторвало руку. Леночку привезли, истекающую кровью. А она так хотела замуж и больше всего переживала, что её, увечную, теперь никто не полюбит. Последними её словами были «найдите мою ручку, девочки!»...
Именно тогда я поняла, что человеческая жизнь, пусть маленькая, незаметная, не пропадает в бездне. Пока жива память о человеке, его душа жива, хотя и находится где-то далеко...
Серафима Ивановна помнит и свою подругу Галю, которую однажды тяжело ранило:
- Прибегают ко мне девчата и кричат: «Симка, у тебя четвёртая группа? Быстро на прямое переливание. Галя умирает!»
А через много лет, на встрече ветеранов в честь 40-летия Победы, однополчанки встретились. «Здравствуй, сестра моя кровная, - обняла Симу Галина. - Благодаря тебе до сих пор живу на белом свете...»
- Война, конечно, перевернула нашу жизнь. После Победы нам приходилось заново учиться нормально жить, - говорит она. - Мне повезло, я встретила любимого человека, тоже фронтовика, Фёдора Яковлевича, с которым мы прожили вместе больше полувека. Он понимал, что потребуется время, чтобы ужасы войны перестали тревожить меня, и окружил такой заботой, что из солдата снова стала обычной женщиной. Но я с грустью думаю иногда о моих подругах, которые возвращались с фронта покалеченными, несчастными, с поломанными судьбами. Убивать - это неженская доля. Но на стенах поверженного рейхстага одна из наших подруг по несчастью написала: «Я, Софья Кунцевич, пришла в Берлин, чтобы убить войну». Так оно и было. Мы убивали войну ценой своей юности...
Слёзы жалости и ненависти
Катюша Некрасова из Новочеркасска ушла на фронт за месяц до получения диплома медсестры:
- Те, кто имел на руках корочку, сразу получали звание, но нас тогда меньше всего это интересовало. Раз война, то какая может быть учёба? И я удрала с курсов. Впрочем, не только я одна. Нам всем было не до экзаменов. Мы считали, что нам надо воевать, а медики нужны фронту в первую очередь. Наивные были. Мы даже не успели практику пройти, как на фронте сразу пошёл поток раненых. Я до сих пор помню своего первого бойца. Лицо его, перекошенное от боли, помню. У него было ранение в живот, всё в крови, вывернуто наружу. Я знала теоретически, что делать, но когда к нему подползла, мне стало плохо. И вдруг слышу, как он, еле сдерживаясь, шепчет: «Сестричка, попей воды, полегчает». Это мне умирающий человек говорил! Я тогда быстро собралась, развернула бинт, закрыла им рану...
Екатерина Александровна признаётся, что война оглушила её своей жестокостью.
Первую бомбёжку она застала под Таганрогом. Вокруг свист, шум, крики. Она вспоминает, что всё время плакала, не могла остановиться. Работала, и плакала.
- А потом, после Сталинграда, у меня появилась такая ненависть к фрицам! Мы же видели, что они творили на нашей земле, сколько крови и погибших оставляли за собой. Одно только желание - стереть их с лица земли. Всю войну я прошла от начала до конца. А на сердце - ужасный камень злобы. Зачерствела вся. Работала на автомате. Может, это и спасло. А может, мамина молитва. Она написала мне её на листочке, который зашила в мешочек. Я этот затёртый мешочек перед каждым боем целовала. Нас у мамы было 12, два брата и я ушли на фронт. Один брат без вести пропал, другого в плен угнали. А вот я с молитовкой этой одна вернулась домой...
По словам ветерана, ей до сих пор тяжело смотреть фильмы про войну. И не потому, что они бередят память, а потому, что нет ещё таких книг и картин, которые могли бы передать то, что им пришлось пережить. И, наверное, не будет...
- Меня внучата просят рассказать что-нибудь о войне, а я сразу себе валерьянку наливаю, чтобы сильно не переживать. Смотрю на них (у меня шесть внуков и десять правнуков) и думаю: всё бы отдала, чтобы они этого никогда не пережили, - говорит Некрасова. - И понимаю, что мы, фронтовики, отдавали всё, что могли. Главное, чтобы это не пропало даром...
До Великой Отечественной войны женщины в частях Красной армии не служили. Первыми на службу в августе 1941-го заступили медработницы: развёртывались медсанбаты, полевые подвижные госпитали, эвакогоспитали и санитарные эшелоны, в которых служили молоденькие медсёстры, врачи и санитарки.
После них стали призывать связисток, телефонисток, радисток. Дошло до того, что почти все зенитные части были укомплектованы девушками и молодыми незамужними женщинами в возрасте от 18 до 25 лет. И уже потом стали формироваться женские авиационные полки.
К 1943-му году в Красной Армии служили в разное время от 2 до 2,5 миллиона девушек и женщин.