Десятки раз между жизнью и смертью. Дипломат о Фиделе Кастро и пути России

Когда он работал на Кубе, его называли сеньор Борис, а когда стал представителем МИД России в Ростове-на-Дону, получил прозвище Дон Борис. Речь о Борисе Гокжаеве. В Ростове он проработал 17 лет, встречался с 47 послами иностранных государств, 12 премьер-министрами и провёл бесчисленное количество дипломатических переговоров.
Корреспондент rostov.aif.ru побеседовала с ним о трудностях перевода, дипломатическом характере и чудесах.

О кубинцах и Фиделе Кастро

— Борис Михайлович, вы как-то признались, что путь свой выбрали в 10 лет...
— Да. Я родился в 1949 году, а в 1959-м случилась революция на Кубе. У моего друга дома стоял телевизор, тогда это было большой редкостью. И вот я пришёл к нему в гости и попал на новости: Фидель Кастро триумфально въезжает в Гавану. На меня это произвело неизгладимое впечатление! Надо поехать помочь. Я сообщил папе, что мне надо на Кубу, он отговорил: десять лет — рановато. Но мысль эта засела как заноза. Мечта сбылась, и я десять лет отработал на Кубе. Вначале как переводчик, а потом и как дипломат.

— Какое первое впечатление было, когда сошли с трапа?
— Что мы попали в баню — жара плюс высокая влажность. При этом ощущение такое, что приехали к друзьям. Пограничники, таможенники встречали нас так, словно мы давно знакомы. И я очень быстро полюбил этот народ: они отзывчивые, трогательно-доброжелательные, дети природы. Один кубинец сказал: дайте мне майку, шорты, две бутылочки хорошего пива, включите музыку и я буду счастлив.

— На Кубе, я прочла, работы у вас было достаточно?
— Да, Советский Союз тогда много строил технических объектов на острове Свободы. С учётом сложностей переговоров на всех уровнях пришлось срочно выучить технический язык и модифицированный вариант испанского языка. Он довольно сложный, поэтому переводчики, которые учили классический испанский, терялись. Легче всего переводить было Фиделя Кастро. Он великолепно владел литературным испанским, а также несколькими иностранными языками. Также обладал энциклопедическими знаниями и феноменальной памятью, разбирался в праве, истории, философии и социологии. Мог пять часов говорить, держал в голове многие цифры и даты. И доходил до самых тонких деталей, особенно, если дело касалось интересов государства — беседа не прекращалась, пока позиции собеседников не были абсолютно ясны. После работы с ним, когда я добирался домой, то несколько часов сидел в прострации в кресле — нагрузка на мозг и ответственность были колоссальными.

О подражании Западу и улыбке

— Известно, что страны Латинской Америки при всём американском влиянии не перенимают их культуру — говорят на своём языке, поют свои песни, едят традиционные блюда. А наш язык в последние годы буквально переполнен англицизмами. Почему у нас так?
— У них это заложено в менталитете. Кроме Кубы, я был в Перу, Мексике, Никарагуа — да, они остаются собой. А мы слепо копируем, потому что долгие годы был железный занавес, никто никуда не ездил, и казалось, что за границей всё самое лучше. А когда занавес открылся, начались разброд и шатание в умах людей. Происходит это по неопытности, а часто и малой образованности. Я знаю три иностранных языка, но мне кажется, наш язык — самый богатый, красивый и изысканный. Думаю, что со временем мы это поймём. И пойдём своим путём, потому что у нас всё для этого есть.

— Борис Михайлович, нашим дипломатам в западных странах сегодня непросто. Как вас, дипломатов, учат в любой ситуации держать лицо?
— Когда я стал дипломатом, поступил в дипломатическую академию, где обучался два года. Мы изучали все эти тонкости: протокол, этикет, перед нами выступали талантливые дипломаты и учёные. Но многое я понял уже во время работы. И главное, что помогает всегда и везде — улыбка и доброе отношение. Даже если мы говорим о проблемах, которые существуют между нашими странами. Если тема скользкая, можно найти повод, чтобы уйти от неё: праздник, давайте поговорим об этом в другой раз. Со временем это доходит до автоматизма.

Дипломаты из африканского королевства оценили донской борщ и окрошку Подробнее

— У легендарного советского дипломата Громыко вычитала: «Лучше 10 лет переговоров, чем год войны...»
— Да. Между дипломатами разговор всегда идёт на более мягком уровне — можно обойти острые углы и найти слово, которое будет устраивать всех, даже если на это понадобится время. Но вопросы войны и мира за столом переговоров решаются на самом высоком уровне.

О кресле покоя

— Борис Михайлович, военные люди имеют обычно тревожный чемоданчик. У дипломатов
такой есть?
— Я как-то попал в ситуацию на Кубе, когда американцы совершили очередное варварское вторжение на остров Гренаду под надуманным предлогом коммунистической угрозы. Тогда погибло много кубинских граждан, и мы были готовы к любому развитию событий, в том числе и эвакуации. Я приготовил маленький чемоданчик и положил туда зубную пасту, щётку, электробритву, бельё, спортивный костюм, обувь и дождевик.

— А талисман?
— Он всегда на мне. Бабушка крестила меня тайком, ведь папа был убежденный коммунист. Но потом крестик она потеряла, а когда я был в командировке Ереване, католикос всех армян, Гарегин II подарил мне крестик и наручные часы. И сказал, что носить их нужно всегда. Скажу вам по секрету, что десятки раз я был на грани между жизнью и смертью — и от трагедии меня отделяло буквально чудо, но оно происходило.

— Расскажете хотя бы один эпизод?

— Я часто возил наших специалистов по городам Кубы, сам был за рулём. И вот мы едем в город Сьенфуэгос. Я веду нашу «семёрку», специалист делает какие-то расчёты на заднем сиденье. Сухая погода, машин мало. И вдруг на скорости 120 км в час машину начало крутить. К счастью, я не нажал на тормоз (иначе бы мы перевернулись) и стал крутить руль в ту сторону, в которую крутило автомобиль. И вот мы буквально пролетели восьмирядную магистраль, а впереди ров, в который мы могли вылететь. Но в этот момент случилось чудо — у меня сложилось впечатление, что кто-то сверху взял и нашу машину остановил прямо на его краю. Тут грузовик кубинский остановился — предложили помощь, но у нас всё было хорошо. Я собрался с духом и ещё полтора часа мы ехали до места назначения, и только добравшись домой и сев в своё кресло, я оценил всё то, что с нами могло произойти.

— О кресле вы говорите второй раз: после сложных переговоров, после аварии...
— Я так воспитан, что все эмоции держу в себе, даже дома я не ругаюсь, не признаю мат. У нас в семье это не принято. Но все мы живые люди, стрессу надо найти какой-то выход? Кто-то любит выпить, кто-то бегает, а я сажусь в любимое кресло и пару часов сижу в полной тишине. А уже потом можно снова вести переговоры, искать точки соприкосновения с собеседниками и пытаться изменить мир к лучшему.