Досье
Александр Карпун родился 5 мая 1924 года в селе Самарское Ростовской области. Участник Великой Отечественной войны и войны с Японией (1941-1945 гг.) Учился в Ростовском художественном училище с 1947-го по 1952 год, в Харьковском художественном институте с 1952-го по 1953 год. Член Союза художников России с 2000 г. С 1953 г. участник областных, зональных, международных выставок. Награждён орденами: Отечественной войны 2-й степени, Красной Звезды, Славы 3-й степени; медалями: «За отвагу», «За Победу над Германией», «За Победу над Японией».
Никогда не сдаваться
К своему 90-летию, которое состоялось 5 мая, и ко Дню Победы художник-фронтовик Александр Никифорович Карпун готовится с кистью в руке у холста и в боевом настроении. Говорит, что и сегодня готов встать в строй и взяться за оружие, если вновь возникнет необходимость защитить Родину. Не помешают ни возраст, ни полученные на фронте ранения. И это не просто слова.
Война закалила его на всю жизнь и приучила не сдаваться. Ни врагам, ни болезням. Ведь в 42-м, в дни кровопролитных сражений за Сталинград, он, погребённый заживо, поднялся из-под земли для того, чтобы снова биться за Победу, невзирая на многочисленные переломы и раны. Фронт превратил обычного 18-летнего парня в суперсолдата. А ещё открыл талант художника и определил профессиональную судьбу. Об этом и многом другом мы побеседовали с Александром Никифоровичем накануне его юбилея.
- Александр Никифорович, у вас много полотен, посвящённых войне, о чём свидетельствовала и последняя персональная выставка в краеведческом музее. Вы создали картины «Впереди Ростов», «Змиевская балка», «Фронтовая дорога», «Жуков. Победа» и другие. Работая над ними, воскрешали в памяти события тех лет, переживали и переосмысливали их. Не слишком ли это тяжёлая ноша - жить воспоминаниями о войне в мирное время?
- Думаю, что как художник-фронтовик я не имею права писать только натюрморты, портреты, пейзажи, хотя эти жанры, конечно, есть в моём творчестве. Нужно успеть рассказать как можно больше правды о цене Победы, о судьбе нашей страны. Это долг художников-фронтовиков перед историей, перед будущими поколениями.
- А какие картины всплывают у вас перед глазами, когда вы вспоминаете фронтовые годы?
- Я помню абсолютно всё, начиная с того момента, как ушёл на фронт в 18 лет, и до тех пор, как завершил свой ратный путь в 45-м году в Маньчжурии. Когда началась война, наша семья жила на Дальнем Востоке, в Благовещенске. Родители переехали туда из Ростовской области, спасая детей - меня и моего брата Аркадия. Дело в том, что Аркадий был приёмным ребёнком. Его подбросили в голодные 20-е годы под крыльцо дома моих родителей, у которых тогда ещё не было детей. Они выходили посиневшего от декабрьского мороза умирающего младенца, приняли в семью и воспитывали как родного. А спустя годы объявились его кровные родители с требованиями вернуть сына. В случае отказа они угрожали выкрасть не только Аркадия, но и меня. Мои родители спешно переехали в Ейск, но и там нас нашли. И тогда, отчаявшись, решили бежать на Амур, где и поселились надолго. Там, в приграничных районах, накануне войны было очень неспокойно. Достаточно вспомнить Халхин-Гол и Хасан. В связи с этим в школе, где я учился, серьёзно преподавали военное дело и уделяли большое внимание физкультуре. Поэтому, когда была объявлена война, мы были в хорошей спортивной форме. Меня даже прозвали ворошиловским стрелком за то, что на занятиях по стрельбе я попадал десять раз подряд в цель. После четырёхмесячной подготовки вместе с другими бойцами я отправился через всю страну на передовую. За Уралом наш поезд, на котором была надпись «Слава воинам-дальневосточникам!», начали бомбить. После каждого налёта мы хоронили своих друзей, которые погибли, так и не побывав в бою.
Боевое крещение
- Когда приблизились к Сталинграду, то в буквальном смысле попали в ад. Ежесекундно рвались бомбы. Бойцов посадили на плоты, которые обстреливались и шли ко дну. Тонущих солдат не спасали. Не было ни малейшей возможности помочь им. В Сталинграде меня сразу проверили на готовность быть снайпером, узнав, что я метко стреляю. Приказали расположиться в доме, от которого осталась одна коробка, и очищать от немцев здание на противоположной стороне улицы. Удалось с ходу сделать несколько удачных выстрелов. А потом и меня самого вычислил и ранил немецкий снайпер. Но я снова встал в строй и продолжал сражаться вместе с другими бойцами. Однажды во время боя после очередного налёта на наши окопы рухнул многоэтажный дом. И все бойцы оказались заживо погребёнными под ним. Окопы стали братской могилой. А я каким-то чудом остался жив. Не знаю, как меня откапывали и вытаскивали из-под земли и из развалин дома: был без сознания. Очнулся на пятые сутки в железнодорожном госпитале, когда медперсонал уже потерял всякую надежду на моё спасение. Понял, что оглох и у меня множественные переломы. Меня доставили в новосибирский госпиталь. И именно там я совершенно случайно обнаружил в себе тягу к рисованию.
- А прежде вы никогда не рисовали?
- Никогда. Даже задания по рисованию в школе за меня выполнял мой брат. В госпитале кто-то оставил на табуретке обломок химического карандаша. Я взял его и попробовал на полях фронтовой газеты абрисом нарисовать своего соседа по палате Анатолия, у которого были ампутированы обе ноги. Врачи просили за ним присматривать, чтобы он ничего с собой не сделал. Неожиданно вышло похоже. Анатолию рисунок понравился. Я думал, что это случайность. Но портреты других раненых тоже получались узнаваемыми. Так я начал рисовать.
Приказано рисовать
- С этого и началась ваша творческая биография?
- Нет, она началась немного позже по приказу заместителя командира полка Клюева. Когда меня комиссовали, я вернулся в Благовещенск. И только начал ходить на костылях, как меня вновь призвали на службу. С предписанием «годен к нестроевой» уехал на станцию Мучную, в село Черниговка, что под Спасском, служить в охранной роте, оберегая военные грузы. Кто-то из бойцов, которые также лечились вместе со мной в новосибирском госпитале, рассказал о моих рисунках заместителю командира полка по политической части Клюеву. Он вызвал меня и устроил настоящий разнос: «Ты художник! И молчишь!» Вытащил рулон обёрточной бумаги. Отмотал метров пять. И приказал за пять дней нарисовать портреты Ленина и Сталина. На мои возражения по поводу того, что я никогда не рисовал вождей, он ответил ненормативной лексикой. С тех пор я уже не расставался с карандашом и кистью. Правда, за оружие браться тоже ещё приходилось. В августе 45-го мы перешли границу. И завершили свои боевые действия в Маньчжурии, под Харбином. Но мой профессиональный путь был уже определён. Я твёрдо решил стать художником. В 46-м меня демобилизовали, и я приехал в Сальск, где поселилась наша семья. Поступил в Ростовское училище искусств.
Счастье принёс слонёнок
- Александр Никифорович, а какую роль в вашем творчестве играет супруга? Она критик, муза или восторженный почитатель?
- Людмила для меня всё и в творчестве, и в жизни. Если бы не она, то многие полотна вообще бы не появились. Да и со мной неизвестно что было бы без неё. Сейчас уже трудно представить себе, что мы могли не встретиться. Наше знакомство было случайным. Я всего на несколько минут вышел из дому на Центральный рынок, чтобы купить продукты. И именно в этот момент там оказалась Людмила. Моё внимание привлёк огромный плюшевый слонёнок, которого она держала в руках. Поинтересовался, не из столицы ли она его привезла. Но выяснилось, что Людмила работает на Ростовском заводе мягкой игрушки. И зарплату им выдают не деньгами, а продукцией. Дело было в начале 90-х. Вот и пытается она это изделие продать, так как семью надо кормить. Одна тянет двух дочерей. Посетовала, что день пропал зря. Придётся везти игрушку домой, в Нахичевань. Мне захотелось ей помочь - предложил оставить слонёнка до утра у меня. Я жил тогда в маленькой коммуналке в доме, расположенном недалеко от рынка. Она с радостью согласилась. Никаких мыслей об ухаживании у меня не возникло. Ей в то время было 44 года, мне - 70. На следующий день слонёнок был продан. А Людмила стала частенько приносить мне на хранение игрушки. Потребность видеть друг друга с каждым днём росла. А потом мы вместе отметили 8 Марта её день рождения и я сделал первый подарок – написал для неё картину «Пионы». С тех пор мы уже не расставались никогда. Я понял, что встретил настоящую любовь. А в этом году мы отметили 22-летие супружеской жизни. Людмила мне и сейчас, через столько лет, говорит: «Мой любимый». Наши с ней отношения сохранились, так как их никогда не разрушали мелочные расчёты, эгоизм, непонимание и всё то, что мешает людям быть счастливыми.
Что скрывается за кулисами Ростовского Музыкального театра 
«Физик и лирик». Сюжеты из жизни ростовской поэтессы 
Владимир Гутерман: «Нужно возрождать химическую отрасль в регионе» 
«Меня похоронили дважды, а я жива!» История фронтовички, прошедшей штрафбат 
Прощай, оружие! Как советский солдат вдохнул жизнь в оружие смерти