Если собрать всех его пациентов, то получится посёлок с населением несколько тысяч. На сайте с отзывами о работе докторов самое частое, что о нём пишут: «Он спас моего ребёнка».
Речь о Борисе Розине. 27 июля знаменитому ростовскому реаниматологу-анестезиологу исполняется 70 лет.
Люди и техника
Светлана Ломакина, rostov.aif.ru: Борис Григорьевич, ваша официальная биография начинается с Ростовского мединститута. Вы местный?
Борис Розин: Нет, я из Жданова (сейчас Мариуполь — прим. ред.). Поступил в мединститут в 1969 году. Это было время становления детской анестезиологии и реанимации в Ростове. Хотя и у взрослых ещё не всё было решено. Шесть лет я набирался опыта: вначале санитаром в приёмном отделении больницы скорой помощи на Кировском, потом с 3-го курса меня перевели в отделение анестезиологии-реанимации медбратом, и я там за ночь проводил от 10 до 25 наркозов. Мне везло с учителями, я много читал, поэтому быстро натаскался и мне стали доверять самому проводить наркозы. В 1976 году окончил институт и дальше за мной устроили охоту разные главврачи, потому что я был практически первым, кто устанавливал детям в Ростове катетеры в подключичную вену. Тогда ещё не было фабричных катетеров, я брал телефонные провода, вынимал из них металлические жилки и трубочки ввинчивал в вену. Так вот, предложений было много, но я выбрал 20-ю больницу, потому что там был перспективный главный врач и мне пообещали большие объёмы работы. Там я был единственный детский анестезиолог-реаниматолог, так потихоньку и пошло...
— Читала, как в 80-х годах вы выхаживали малыша с 80% ожогами: он играл в ванной с марганцовкой, а вы по миллиметру снимали с него струп так, чтобы ребёнку было не больно.
— Я был увлекающийся человек, и меня очень интересовали погибающие больные. Чаще всего это были новорождённые и больные с ожогами. Мне удалось наладить тотальный вывоз таких больных по линии санавиации из Ростовской области на вертолётах и кукурузниках. Со специалистами вертолётного завода мы делали спецлежаки для лечения таких пациентов, также вертолётный завод закупил самую современную технику для пересадки кожи. И да, я придумывал техники выхаживания детей. Ребёнка, о котором вы спрашиваете, мы прозвали Лена-уголёк. Мы её потихоньку выходили.
— Этот случай — исключение?
— В молодости я посмотрел документальный фильм про стройку Днепрогэса, там бетон месили ногами. У меня родилась такая философия: да, на Западе есть технологии, но наша сильная сторона — энтузиазм и работоспособность. Долгое время я в это верил, но жизнь показала, чтобы выходить человека, нужна хорошая техника. Это был наш главный пробел. А как врачи мы были очень сильные. Потому что работала классическая система мастеров и подмастерий. У меня были хорошие учителя. Потом уже я делился тем, что знаю, как минимум, 50 прекрасных врачей подготовил. Заметьте, что я говорю обо всём в прошедшем времени, потому что сегодня всё превратилось в виртуальность: учатся на так называемых вебинарах, на работу многие поступают за деньги и дальше думают, как их отбить. А я о деньгах никогда не думал. И не думаю по сей день...
Из Парижа с любовью
— Вас не пытались перетянуть в «лучшую жизнь»?
— В начале 90-х я работал в Париже. После землетрясения в Спитаке армянская диаспора требовала у французского правительства, чтобы в группе экстремальной медицины появились русскоговорящие специалисты. Был конкурс, я его выиграл. И попал в один из ведущих госпиталей, в отделение, которое называлось по-русски «грандиозные ожоги». Вот там я очень многому научился. А поскольку зарплата у меня была хорошая, закупил немало подержанного оборудования и запчастей и переправил в Ростов. Там же я увидел американские кровати для ожоговых больных — внутри был песок, который под воздействием потока воздуха переходит из твёрдого состояния в жидкое, а сверху полупроницаемая мембрана. На такой кровати ожоговый больной практически не чувствует давления на кожу. Плюс множество дополнительных функций для лечения. Я понял, нам тоже нужны такие кровати. Когда вернулся домой, пришёл с этой идеей к руководителю ГПЗ-10 Юрию Погребщикову. Он выделил деньги, и мы закупили оборудование. Так в Ростове появилось первое ожоговое детское отделение. Во Франции я отработал 8 месяцев, а потом несколько лет подряд приезжал в Париж каждый отпуск. Мне предлагали остаться, но ещё в те времена я понял, что Франция для французов, Германия для немцев, а Англия для англичан. И все иностранцы, которых я там встречал, эту мысль подтверждали. Хотя ко мне относились хорошо.
— Вы часто и обоснованно критикуете нашу систему здравоохранения. Но всё это следствие. В чём причина?
— В бездумном копировании Запада. Вот как стали вводить все эти ЕГЭ, болонскую систему и ставить на первое место заработок, всё и началось. Раньше, чтобы занять руководящий пост, человеку надо было пройти всю цепочку, подняться с самых низов, так он понимал процессы. А руководству было видно, способен ли этот человек возглавить коллектив. Теперь же могут назначить кого угодно, даже без опыта, образования... Советская система была эффективной, надо было её развивать, добавлять технологии. Но всё пошло совсем в другую сторону, и выхода я пока не вижу...
Заслуженный заводчик
— Вы спасли тысячи маленьких пациентов. Знаете, как сложились судьбы этих людей?
— Много лет назад ко мне обратился один из главных уголовных авторитетов в Ростове — в дальнем районе области в больнице лежал ребёнок одного очень состоятельного человека. Годовалого малыша родственники накормили хашем. Молодой хирург по жизненным показаниям его прооперировал и сказал, что ребёнок, скорее всего, не жизнеспособен. Но в качестве последнего шанса из Ростова вызвали меня. Родители готовили похороны, а я стал с ним потихоньку возиться. Тогда ещё были времена, когда можно было делать прямые переливания крови; я перелил кровь матери сыну, и к утру он открыл глаза. Перевезли ребёнка в Ростов. И один из лучших хирургов в стране Геннадий Чепурной заново его прооперировал. Сейчас эта семья живёт в Эмиратах, всё время зовут меня в гости. Мальчику уже лет 26. Историй таких много. Но теперь это узнаётся через интернет. А у меня кнопочный телефон. Но когда меня выгнали с работы (в 2020 году Борис Розин открыто говорил о неготовности больницы к работе в режиме ковидного госпиталя и, как мог, пытался привлечь к проблеме внимание властей, в результате уволился — прим. ред.), я столкнулся с сотнями своих больных. И писали, и звонили, и все говорили одно: нам без вас будет плохо. Я не спорю — я ещё полон сил, многих больных мог бы спасти, многих врачей обучить. Но без работы не остался — меня тут же пригласили в частные клиники. И я работаю.
— Борис Григорьевич, люди пишут в отзывах, что вы врач от бога. Бог есть?
— У меня дома стоит икона Святого Луки (в миру Войно-Ясенецкого). Это великий хирург и мудрец. Я прочёл книгу о его жизни. И был потрясён тем, сколько у него прощения. Я этому прощению учусь... А если перейти к случаям, которые можно объяснить только божьим промыслом... В Новочеркасске оперировали женщину с раком груди, максимальная стадия: рак разъел грудь, проник в грудную клетку. Я проводил наркоз и занимался интенсивной терапией. А оперировал её будущий директор онкоинститута. И он, глядя на всё это, удаляя долю лёгкого, причитал: «Боря, это безумие!» Я тоже понимал, что женщина эта не жилец. Прошло лет пять. Я шёл в онкодиспансер. По дороге остановился купить стакан семечек. Протягиваю деньги, а продавщица говорит: «Я вам теперь всю жизнь должна бесплатно семечки давать. Спасибо, доктор!» Да, это была она...
— Как вам сегодня, в 70 лет, живётся?
— Как-то один знакомый врач сказал мне: ты живёшь неправильно. У тебя только одно крыло — это работа. Все люди, которые живут с одним крылом, потеряв его, пропадают. А у меня умер сын, потом жена — второго крыла, действительно, не было. Слава богу, у меня дома были собаки. Первую я купил, ещё работая во Франции, во время поездки в Лондон. Щенок оказался сукой. И у меня образовалось второе крыло — шесть бульмастифов... Заслуженных врачей в России много, а вот заслуженный заводчик России в Ростовской области я один. Сегодня собаки забирают у меня всю негативную энергию. Благодаря им я и живу.