Хутор Петровский из разряда неперспективных. Пятнадцать - двадцать домов. Удалён от дорог и фермерских хозяйств. Подъезжаешь - ни дымка, ни собачьего лая, ни детского смеха... А когда-то был богатый и процветающий. Здесь проживали более тысячи человек.
Нынче же доживают десять старух и два старика. Рады любому новому человеку. Сразу семенят в огород за луком, за огурцами, несут в подоле из одичавшего сада яблоки. У одной - кошка, у другой - коза, две-три курицы. Как живут? Чем живут? Да сейчас ещё нехолодно... А зимой?
Дело мужицкое
Хутор устроился аккурат напротив Азова. Добраться сюда можно лишь на собственной лодке. В половодье вода поднимается столь высоко, что, по словам местных жителей, "волна бьёт в окно".
Пробираясь узкой тропинкой между рекой и покосившимся забором, мы повстречали за деревенскими огородами старуху с косой.
- Траву, бабушка, косить будете?
- Сорняки, милые, - ответила бабка, поглядев на нас прищуренными глубокими глазами.
- Тяжело? Дело-то ведь мужицкое.
- Разве нетяжело! Что мужицкое - полбеды. Беда - годов-то семьдесят семь.
Поправив платок, старуха присела на скамеечку. Баба Аня (а по паспорту Анна Давыдовна Серьянова) родилась в Петровском и ни разу не покидала свой дом. В её владениях остановилось время. Телевизора нет, газет она не получает. Из современных вещей - только крохотный радиоприёмник, подарок сестры-азовчанки, навещающей её раз в сезон.
- А что по радио слушаете? - поинтересовался я.
- Та не включаю я радио. Не понимаю, о чём там гутарят.
...Весь мир бабы Ани заключён в четырёх грядках, родительской хате да саманной кухне с сараем для угля. Она покидала свой хутор лишь однажды - суровой зимой 1994-го, когда от холода пряталась у брата в Азове.
Книжек она не читает. И об окружающем мире знает мало.
- Кто у вас тут начальник?
- А почём мне знать.
- А страной кто правит?
- Та кто его знает...
Телевизор покупать никогда не хотела. Говорит, дело греховное. Только лик Божий лицезрения достоин.
Две старушки вечерком...
По вечерам к ней приходит соседка, Елена Арсентьевна, почаёвничать и душу излить.
У каждой была своя жизнь, а старость собрала их под одной крышей. И живут. Всё опрятно, ухожено, прибрано. На окошках занавески, на саманных стенах застеклённые рамки с фотографиями. На кухне, на чистом столе, самовар, горка целебных трав. В открытое кухонное окно виден Дон. Старухи садятся у самовара и заводят неновый разговор о былом.
Баба Лена печалится: сорок дней, как похоронила мужа. Гроб переправляли на лодке через Дон в хутор Узяк. Можно было похоронить здесь же, в Петровском, но старухи опасаются, что в весеннее половодье могилу размоет талая вода.
Баба Аня в очередной раз слушает её историю. У самой Анны мужа никогда не было. И не влюблялась она ни разу. Родилась первой в семье. И до сорока лет нянчила младших братьев и сестёр, которых было бесчисленное множество. Всех разбросало по свету, а она осталась. Одна. В просторном доме.
Старуха немногословна, но дело своё знает. На закате мы прощались с ней. Она проводила нас до калитки, а сама взяла грабли и вновь пошла в огород. Её отец в далёкие годы, когда хутор Петровский шумел и процветал, любил повторять: "Умирать собирайся, а рожь сей".
Рабочий из Азова писал хиты для Вячеслава Малежика 
Женщина-«ходячая катастрофа»: она пережила сотни ЧП!