Жизнь Войска Донского и донских казаков хорошо изучена с точки зрения их ратных подвигов. А вот то, какие традиции и нравы царили в казачьих семьях, во что верили казачки, какие приметы сопровождали взросление малыша, как обращались с новорождёнными и многое другое не так широко известно. Поэтому «АиФ-Ростов» поговорил с автором монографии «Домашний мир на сломе эпох», старшим научным сотрудником лаборатории филологии ЮНЦ РАН Татьяной Власкиной.
Конь или шифоньер?
Когда бабка-повитуха принимала роды, у неё спрашивали: «Петровна, что поймала?» Если родилась девочка, то повитуха отвечала: бизнадела (без надела), расширепа, зассыха, кормилица (в том смысле, что «корми её теперь!») и даже шифоньер – как символ хлопот о приданом, на которые с этого момента обречены родители. А вот если на свет появлялся мальчик, то повитуха восклицала: конь с седлом с золотым махром, коник, конь.
Ещё одна интересная деталь, связанная с деятельностью повитух. Они должны были «исправлять» и «доделывать» новорождённого. Это происходило во время символичного первого купания малыша, которое проводила сама повитуха. В корыто добавляли свячёную воду и отвар лекарственного растения (пижму обыкновенную) – это помогало ребёнку «тела набирать». Новорождённого мыли клочком белой овечьей шерсти, чтобы он прожил долгий век, «до седых волос». Во время купания повитуха исправляла «неверную» форму головы, делая её более круглой, ровняла спинку (соединяла локти и колени ребёнка). Во время купания повитуха приказывала: «Проворно на стол кладите!», и родственники должны были быстро выложить ножницы, нитки, катушку, шило – для девочки, а для мальчика – молоток, плоскогубцы, нож. Чем быстрее всё это появлялось на столе, тем мастеровитее будет ребёнок.
Важным также считалось детское место (плацента). Если новорождённый в будущем должен был стать хозяином подворья, то плаценту закапывали на скотном дворе или в хлеву, под яслями. Также плаценту мальчика могли зарыть под печкой, «чтоб не был кобелеватый» – не ходил по чужим дворам, а сидел дома, «возле печки»; плаценту девочки закапывали под порогом, чтоб «за ней сваты велись».
В середине XIX – начале XX вв. у донских казаков важное значение имел обряд крещения. В хуторах до 90% всех новорождённых крестили в течение первых трёх дней жизни. Казаки полагали, что «до крещения в младенце нет души, что её вдувает священник при купели». А вот к некрещённым детям отношение было жалостливо-брезгливое, чего стоит хотя бы слова, которыми их называли: татарча, пёс, щенок, то есть чужой и даже – не человек.
Интересным было отношение к новорождённым. Первое время его будто не воспринимали жителем этого мира, называли милузгой, дитёнком, дитём, новиной, новой новиной, щеником. Вот так могли сказать сами мамы о своих детях: «В люльку там класть ещё нечево», «Чиво там в люльку класть, он ищё красенький». Возможно, из-за высокой смертности к детям относились как к временным гостям, отсюда и чудовищно равнодушное, на наш современный взгляд, отношение к их смерти. Одним из примеров служит запись в дневнике урядника Г. Попова, жителя х. Мостовского ст. Верхнекундрюченской о смерти сына-первенца, которая была среди хозяйственных заметок и метеорологических наблюдений: «1913 год, сентябрь, 23, понедельник, ярмарка. В 5 часов утра скончался скоропостижной мой сын 11 месяцев Афанасий Григ. Попов, уже ходил и говорил языком, полагают, от глазу. Потом попеременно тёплая и пасмурная погода».
Чтоб не стал леворуким
Были определённые требования к матери новорождённого. Ей запрещалось ночью, подходя к ребёнку, зажигать свет, чтобы он не вырос пугливым, без необходимости брать младенца (особенно мальчика) на руки, чтобы он не стал капризным и зависимым, кормление рекомендовалось начинать с правой груди, чтоб ребёнок не стал леворуким.
Кормление также было овеяно многими мифами и преданиями. Казаки верили в лекарственные свойства женского молока, им можно было лечить и взрослых. Молоком закапывали глаза при катаракте, его применяли для промываний при гнойном конъюктивите и других заболеваниях.Но было чёткое представление, что молоко принадлежит исключительно младенцу, оно – его часть. Поэтому матери с неохотой использовали молоко для лечения посторонних. Было поверье, что если женщина даст своё молоко кому-либо, кроме своего младенца, то оно может пропасть. Поэтому казачки с крайней неохотой брались вскармливать чужих детей даже в случае смерти или тяжёлой болезни матери. Бывало, кормили чужих детей после потери собственного ребёнка, но и на это решались редко. Считалось, что, питаясь молоком матери умершего младенца (т.е. молоком, принадлежащим мёртвому), вскормленник также долго не проживёт.
А вот на полную или частичную замену кормящей матери женщинами из своей семьи (невестками) смотрели благожелательно. Конечно, к ней чаще прибегали в критических случаях, но поводом для замены кормящей матери могла стать любая ситуация, требовавшая её отлучки из дома (полевые работы, посещение церкви и т. п.).
Кстати, часто было такое, что в больших казачьих семьях у невесток и свекрови могли быть дети-ровесники. Поэтому в зависимости от хозяйственной необходимости кормилицей для одного или нескольких внуков становилась бабушка, или же она отправлялась в поле, а одна из невесток, оставаясь дома, кормила не только своего ребёнка, но и грудного деверя или золовку.
За харчи и ботинки
Отлучение ребёнка от груди считалось его переходом к новому жизненному этапу. Заканчивая грудное вскармливание, нужно было сказать малышу: «Иди на свои хлебы!» (это происходило, когда ребёнку исполнялось 1,5–3 года). Такая же фраза произносилась и позже, во время свадебного обряда, когда уже выросшие сыновья заводили своё хозяйство.
Между тремя и шестью годами дети постепенно включались в игры уличных ребячьих компаний. Они начинали работать рядом со взрослыми. Девочкам вдевали в уши серёжки и начинали заплетать косу. К шести годам обычно уже происходило посвящение мальчиков в казаки – от 3 до 6 лет, в зависимости от разных обстоятельств, ребятишек «сажали на коня» в присутствии старших мужчин. А шестилетняя девочка уже была настоящей помощницей в доме, её даже могли отдать в няньки в чужую семью, где не было старших дочерей. «За харчи и новые ботинки с 2 отпусками в год – на Пасху и Рождество», – как вспоминала одна из женщин 1910 г.р. Конечно, так поступали, когда у родителей было много девочек и мало земельных паёв, которые давали на казачат.
Приметы до года
Считалось, что до года ребёнка не следует кормить рыбой (щукой), иначе он своевременно не научится говорить. Нельзя подносить малыша к зеркалу, иначе он спать не будет (сам себя сглазит). Также воспрещалось класть младенца на стол – могла случиться с ним детская судорожная болезнь, в просторечье – родимчик. Особый запрет – ставить ножками на стол до года, иначе ребёнок не научится ходить.
Чтобы избежать порчи, до года опасались показывать ребёнка чужим (не родственникам), вывешивать на двор пелёнки и другие детские вещи. А проживающие на территории Северского Донца казаки считали, что нельзя допускать встречи двух детей одинакового возраста, пока им не исполнится по году, иначе один из них непременно заболеет и может умереть.
До сих пор в некоторых донских станицах распространён запрет стричь волосы и ногти в течение первого года жизни малыша. Считается, что если ребёнка постригут, то может нарушиться его развитие, возникнут проблемы с речью и умом.
Кстати
У казаков-некрасовцев девочкам впервые после того, как в девять лет они в полном девичьем костюме посещали церковь, принято было дарить пару текстильных кукол: «жениха» и «невесту», одетых в свадебные наряды. Этих кукол шила одна из старших женщин семьи, чаще всего бабушка. Кукла «жених» наделялась натуралистическими деталями. В играх с такой парой девочки под руководством старших сестёр или подруг изображали сцены сватовства, свадьбы, рождения детей. Это делалось для того, чтобы психологически подготовить девочку к супружеской жизни.
Вообще же на извечный вопрос «Откуда берутся дети?» у казаков было принято отвечать: казака кобыла родила (старинная пословица). Ещё были такие варианты ответов: находят в камышах, у карги в гнезде, срывают с вербы (яблони, сливы), вылавливают сетью из реки.