В середине ноября в Ростове прошёл градозащитный фестиваль «Несносный город». Организаторами его выступили ростовские архитекторы, дизайнеры и представители общественных организаций, которые вот уже семь лет бьются за сохранение исторических зданий, скверов и парков.
О том, как это происходит, и что делать, если в старом центре собираются строить очередную многоэтажку, rostov.aif.ru поговорил с градозащитницей Ольгой Головиной.
«Ты кто такая?»
Светлана Ломакина, rostov.aif: Ольга, вы сегодня известная активистка. И это удивительно, потому что от природы вы, это видно, художник-интроверт. Как вас занесло на это поле битвы за город?
Ольга Головина: Я, действительно, непубличный человек и большую часть жизни провела за компьютером, рисуя проекты, я архитектор и дизайнер. Но под новый 2016 год, 24 декабря, я шла по делам, спустилась в переход на Ворошиловском и Садовой и буквально обомлела: рабочие сбивали со стен плитку, подбирались к нашим знаменитым мозаикам. Я позвонила мужу и начала рыдать в трубку: он испугался, думал, кто-то умер. Но для меня это так и было – мимо этих мозаик я ходила всё детство, подводила к ним свою дочь, мы рассматривали их, я что-то рассказывала. То есть это была моя история. И эту историю у меня отбирали, уничтожали.
Мы с мужем начали думать, как это остановить: позвонили в управление автодорог, но ничего толком не добились. В это же время была и ещё одна группа, которая беспокоилась о судьбе мозаики – Елена Хатламаджиян и Мария Мазурок («Городской патруль»). Мы тогда были не знакомы, но и они, и мы били во все колокола. В конце января я составила правильное письмо.
– Что значит правильное?
– Чтобы точно получить ответ, писать надо сразу на четыре адресата: главе города, главе области, в прокуратуру и президенту страны. Письмо, чтобы у него появился вес, должно быть подписано группой людей. Мы собрали сто подписей. И в результате через несколько дней после его отправки мне позвонил Сергей Горбань, который тогда был ростовским градоначальником. Ругался, мол, он хочет сделать наш провинциальный город лучше, а мы ему мешаем. И закончил вопросом: «Ты кто такая?» Я понимаю, что у чиновников об общественниках представление как о чокнутых домохозяйках, но это не так – я работала, сделала не один крупный проект для Ростова, участвовала как дизайнер в представлении области на ВДНХ в конце 90-х, в нулевых... Одним словом, я понимала, о чём говорю. Как и другие наши активисты.
– С Горбанем вы в итоге не договорились?
– Нет. Он сказал, что внутри переходов будут ларьки, этот проект разработали архитекторы, и он им доверяет. Суть разговора муж мой изложил в соцсетях – на пост откликнулись наши активисты Лена Хатламаджиян, Мария Мазурок, Игорь Нарижный. Так мы объединились. Дальше был круглый стол с чиновниками по мозаикам, где я увидела архитекторов, которые, действительно, говорили, что мозаики не нужны, это советская ерунда – пора делать что-то новое. И только преподаватель, историк архитектуры Артур Токарев встал на нашу сторону. Мы бились дальше, дошли до секретаря Никиты Михалкова. И он дал толковый совет, чтобы лёд тронулся, нужно не сто подписей, а полторы тысячи. Мы их собрали, и только после этого переходы признали объектом культурного наследия.
...Но все остались живы
– Так на практике вы выработали алгоритм борьбы?
– Да, мы уже понимали, что надо делать, и само собой внутри нашего движения появилось деление: Лена Хатламаджиян теперь отвечала «за деревья», а я взяла архитектуру – исторические дома, которые идут под снос из-за новостроек. Вскоре встал вопрос кукольного театра, здание собирались передать Русской православной церкви, и судьба мозаичного панно была не ясна. Собирали целых два общественных совета, чтобы решить, что здание с панно представляет ценность. В итоге все дома, за которые я бралась, остались живы.
– Сколько их, и что это за дома?
– Первый – это гостиница «Якорь» на набережной. Это был ансамбль – «Якорь» и речной вокзал. Вопрос о неприкосновенности этого ансамбля поднял архитектурный институт, но в суде Комитет по охране ОКН проиграл – с ансамбля сняли статус объекта культурного наследия, потому что собственник доказал, что бывший вокзал уже не представляет интереса. И тогда я сделала ход конём: разделила ансамбль на два объекта, чтобы спасти «Якорь». И получилось! Он остался целым и невредимым как символ набережной.
Дальше был дом Красса в пер. Университетском, 28. После – дом Александриных на пр. Чехова, 12. Там совершенно потрясающая история: нашёлся потомок, представитель знатного казачьего рода. Его предки ушли из Ростова после революции с Белым движением и один из них возвращался сюда с немцами в 1942 году, чтобы посмотреть на своё родовое гнездо. Но никого не нашёл и ушёл ни с чем.
Следующий дом – Будённовский, 17, напротив ЦУМа, в 90-х его приватизировали, потом решили снести и поставить там десятиэтажку...
– Она же там никак не вписывается...
– А в парке Строителей вписываются? А эти огромные дома на Красноармейской на месте бывшего здания Ростовской кинохроники? Тут хотели поставить нечто подобное, в пятидесяти метрах от перехода, между прочим. От нагрузки на фундамент потрескались бы ещё и все соседние старые дома... Но к тому времени, когда я об этом узнала, было понимание, как этого избежать. Я пошла в госархив, подняла документы и нашла чертежи – дом этот построен ещё в начале прошлого века. В 1920-е годы здание пережило пожар, и восстанавливал его наш легендарный архитектор Григорий Васильев. Во время бомбардировок Ростова фасад дома чудом уцелел. В конце 1940-х в Ростове стартовала очень грамотная программа восстановления города: дома объединяли в ансамбли целыми кварталами. И этот дом тоже вошёл в ансамбль Будённовского проспекта. Подняв всю эту историю, я доказала, что здание для города ценно, его признали объектом культурного наследия и не тронули.
Собака лает, караван идёт
– Ольга, собирая документы, вы сталкивались с опытом других городов. Как у нас на общероссийском фоне обстоят дела?
В России, вообще, мало городов, где власти и градозащитники смотрят в одном направлении. Исключение – Томск, где хорошо продумали и быстро внедрили программу «Дом за рубль». У нас эта программа тоже должна работать, в 2021 году вышло постановление. Но воз и ныне там – мы интересовались этим вопросом, получили ответ: есть список из 14 домов. Но где он, этот список?
– С властями понятно. А городское сообщество изменилось за те годы, что вы этим занимаетесь?
– Да. И во многом это произошло благодаря городским экскурсиям и блогам гидов. Игорь Нарижный, рассказывая о мозаиках, историях домов, легендарных местах, делает большое дело. Обратите внимание, сколько людей к нему ходят на экскурсии, и это, в основном, ростовчане, которые хотят узнать историю города, в котором они выросли. А она богатейшая...
– После семи лет борьбы и многих побед вас больше не называют городскими сумасшедшими?
– Уже реже (смеётся). Но нам всё равно, как нас называют. Собака лает, а караван идёт – дома стоят. Их видит моя дочь, застанут мои внуки, а может, и правнуки, если общество будет меняться, то вполне возможно, что и таким чудесам быть. Я в это верю.